Отя, тебе нравится?..(СИ)

— Чай, — он поставил перед гостем ароматно парящую мятой с лимоном чашку, придвинул сахарницу. — Печенек никаких, извините, нету, могу предложить бутерброд с сыром.

Виктор слазал в наибольший из принесенных им пакетов, выудил пачку печенья и положил на столешницу, к печенью добавил мешочек вафель в шоколаде.

Присевший на стул рядом Николай закинул на язык две капсулы жаропонижающего, сглотнул их насухую, по слюне, не морщась, и фыркнул.

— А вы предусмотрительны, — глаза обезьяна откровенно смеялись. — Не ожидал, спасибо. А теперь сделайте последнее доброе дело — расскажите, зачем я вам понадобился. Не дружбу же вы мне, с бухты-барахты, явились предлагать.

Виктор поперхнулся глотком чая. Дружбу? Елки-палки, зеленые моталки, а ведь с Николаем хотелось дружить! Без шуток, хотелось — такие, как он, сразу располагающие к себе люди редко попадались на жизненном пути альфы.

Смущенный, мужчина помялся и ответил честно:

— Я пришел из-за Алеши, сына Валентина. Сообщить вам, что с мальчиком все в порядке. Понимаете, я — его отец, Виктор Варшин.

Николай крупно передернулся всем своим худым, мелким телом и буквально взлетел из-за стола, опрокидывая чашки. Миг, и мужик врезал начавшему привставать Виктору в физиономию, сметая на пол и вышибая из глаз фонтан искр.

Мощно приложил обезьян, от души и сердца. Будто и не трясся полсекунды назад в температурном ознобе…

Додумывал Виктор, сидя возле стола и держась за разбитый, обильно текущий кровавой юшкой нос. Николай же навис сверху, поднимая крепко сжатый — аж костяшки побелели — кулак для повторного удара.

Кулак у него был не маленький, в отличие от росточка. Тяжеленный, каменно твердый.

— Так вот ты какой, Виктор Варшин, — прошипел доминант Вали сквозь судорожно стиснутые зубы, — приятно познакомиться, сволочь!

…И на не успевшего прикрыться локтем Виктора будто обрушился потолок, отправляя в темноту.

====== Часть 27 ======

Виктор очнулся по-прежнему на полу. Альфа не знал, долго ли пребывал без сознания, но прекрасно помнил, что привело его в лежачее положение. Морда обезьяна маячила близко-близко, приглашала, лупила зенками, лишь руку протяни — коснешься.

Ну, Виктор и «коснулся», от души и с огромной злостью. Получивший смачный хук в челюсть слева Николай крякнул и сел на тощую жопу, заморгал.

— Ааа, блядь. — Вякнул хрипло, хватаясь за ушибленное место.

— Бээ, блядь. — Не задержался с ответом Виктор. Подтерев под носом сочащуюся кровяку рукавом, вернувший кулачный должок альфа приподнялся на локте и в упор уставился на хватающего ртом воздух потенциального противника. — Еще подеремся? — предложил, с хищной усмешкой. — Я, к твоему сведению, любезный, профессиональный самбист, с шести лет занимаюсь.

Голова у мужчины кружилась и изрядно гудела, но навалять обезьяну он был вполне в силах.

Николай скривился, будто разжевал половинку лимона без сахара, и еще раз потер челюсть. Похоже, драться он не хотел. Хитрый, гад, как сам кулаками махал — норм, а сдачи получил — сразу сник. Вперед наука — не саб перед ним покорный, отнюдь. Пусть сдерживает натуру-то прущую, доминантную.

С полминуты мужчины гневно пялились друг на друга, оценивая заново, потом обезьян хмыкнул, потухая, и примиряюще протянул раскрытую ладонь.

— Извините, — вздохнул, с горечью, — погорячился. Наболело очень, за моих Вальку с Алешкой, вот и торкнуло, сорвался. Не повторится.

Отринувший сомнения Виктор крепко пожал руку тому, кто, резко изменившись в лице, назвал Валю и Алешу своими, не запнувшись, с тоской в голосе. Не говорят подобным образом, с мУкой, о чужих, кто безразличен, лишь о дорогих сердцу.

— Аа, — Николай прикрыл глаза веками и зашебуршался. — Перед кем я тут распинаюсь, вообще? Вы Валю никогда не любили. Слез ему не вытирали, на пьянки его не любовались, собутыльников-ебарей не гоняли, в морге не опознавали, всего в кровище. Пропавшего из квартиры Алешку после, по больницам, с полицией, тоже сутки не искали. Счастливец. Завидую вам черной завистью.

Мужчина, с некоторым трудом, поднялся на ноги, цепляясь за стол, сдернул с края раковины тряпку и кинул ее в разлитую по клеенке чайную лужу, принялся промакивать. Виктор тоже встал, пошатывался.

— Не маячьте, — старательно отводящий потухший взгляд Николай подвинул ему стул. — Вы же контуженый, грохнетесь еще.

Прямо над столом висела на стене фотография — он, трое лопоухих школьников-мальчишек, одетых альфочками, и миловидный, полноватый, светловолосый, тяжело опирающийся на костыли омега. Ребятишки не взяли от отца ничего, кроме ушей и худощавого сложения, улыбались в обьектив, копии папы. Судя по дате, снимок сделали пять лет назад.

— У меня и у Костеньки, с двух сторон, в семьях неизлечимое, наследственное заболевание — рассеянный склероз. — Обезьян нежно приласкал фотографию подушечками пальцев и шмыгнул забитым соплями носом: — Передается по омежьей линии. Поэтому мы родили только альфят, омежек было нельзя — зачем заведомо приводить ребенка в мир на раннюю смерть?