Отя, тебе нравится?..(СИ)

Синичка не испугалась резкого движения, смотрела на детей с ветки круглым, ясным черным глазом, повернув головку чуть вбок, изучала, раздумывала — приниматься клевать или погодить.

— Опасается, — шмыгнул носом Алеша. — Не узнает меня. Ну да, я же в новой куртке и в шапочке, — омежонок теребил под подбородком удерживающие шапку завязочки. — Папочка, — позвал неуверенно, тоненько, дрожаще, — ты клюй, клюй, мы тебя не обидим…

Синичка пискнула, открыла клювик, закрыла и спрыгнула на снег. Приняла приглашение.

Прилетела ли действительно с пичугой Валина блудная, мятущаяся страдалица-душа? А кто знает? Тайны умерших живым неведомы. Пусть дети считают — прилетела, и радуются.

И вообще, пора возвращаться в город —привезенные розы поставлены в банку к розам Николая, рис рассыпан, конфеты положены, а ветер крепчает. Замерзнут малыши, простынут.

— Саша, Алеша, Жень, — позвал альфа, протягивая сыновьям, родному и приемному, руки и улыбаясь жениху сквозь выступившие слезы. — Идемте?

Альфенок и омежонок с готовностью подали ладошки, и Виктор повел их по тропинке к дороге — там, приткнутая к обочине, ожидала их машина. Женя бодро топал след в след, он не плакал более, успокоился.

Домой, в тепло, уют и к горячему обеду. Продолжать жить вчетвером, дети и родители. А душа умершего младенчика-сыночка не прилетела, потому что давным-давно в раю, безгрешная.

«Назначить дату свадьбы, — размышлял омега, шагая, — где-нибудь на конец зимы, к моей течке. И на этот раз никаких презиков. Ну их, гадость резиновую, ребеночка хочу. В попку вкусную его целовать, за пальчики покусывать.”

Как назвать планируемого малыша, омежечку ли, альфочку или, вообще, бету, он не придумал на данный момент. Костей? Андрюшкой? Пожалуй, Валей.

У этого, не зачатого еще Вали, будет счастливая судьба, непременно. Женя с Виктором позаботятся.

====== Бонус 1 ======

/Полгода спустя/

Виктор любил эту скамейку — в стороне от общего шума-гама и, одновременно, площадка хорошо просматривалась от края до края. Если предварительно озаботиться и одеть на Алешу с Сашей футболочки поярче, например, красные или оранжевые, легко отслеживать перемещения детей, не вставая.

Сейчас сынишки были жутко заняты — Ваня и Вася учили их, впервые надевших ролики, кататься. Ну, как учили — скорее, возили за руки, пока Беня наворачивал вокруг круги на скейте. Мелкие боялись, визжали и каждые полминуты беспричинно грохались, заплетаясь в непривычно утяжеленных ботинками ногах.

— Вася! — тонко пищал Алеша, цепляясь за «своего» поводыря Васю. — Вась! Слишком быстро! Ай! Ой! Папочка, моя попа! — и вот он уже опять на асфальте, в сотый, наверно, раз за час, размазывает по щечкам злые слезки.

Саша вел себя куда сдержанней, мужичок же, хоть и семь всего. Гудел, лишь упав — не мог сам подняться, требовал у Вани поддержки, боль, если зашибался, героически терпел. Альфенок презрительно фыркал на изнывшегося Алешу из-под шлема — мол, фу, слабак-омежка. Алеша, ожидаемо, обижался и надувался.

— Не научат они их так, — усмехнулся, впрочем, невесело, сидящий рядом с Виктором Николай, отхлебывая из термосного, металлического стаканчика парящий кофе. — Проверено опытом. Пока сами не почувствуют, как ноги правильно переставлять. А, — он отмахнулся кистью. — К нам не пристают, и ладно…

Дом улыбался последние два месяца редко и криво — никак не мог прийти в сознание после самоубийства любимого супруга. Да, Костя умудрился в больнице покончить с жизнью, решил не дожидаться, пока его парализует полностью, воспользовался предоставившимся удачным случаем, когда медбратский пост оказался пуст, выгреб из холодильника инсулин, до которого сумел дотянуться с инвалидного кресла, вернулся в постель и вколол себе смертельную дозу.

Спасти его не успели — обнаружили слишком поздно, думали — устал и прилег в обед подремать. Хотя, кто знает, возможно, дело было и не так вовсе, а кто-то из медбратьев передал больному мужчине флакончик и шприц, помог совершить эвтаназию, за деньги или по соображениям гуманности.

Недоказуемо — кроме Костиных, других отпечатков пальцев при проведении следствия на орудиях преступления не нашлось.

Костю похоронили, а Николай остался, сцепив зубы, дальше растить троих сыновей. Плакал ли он ночами? Наверное, плакал, если доминанты плачут. Тоже тайна за семью печатями.

Мимо по дорожке промчался, развевая по теплому, осеннему ветру свободно распущенные, до плеч, светлые волосы — на роликах, и очень шустро — стройный, миловидный, изящно двигающийся омега средних лет с двумя смугловатыми, шатенистыми омежатами-подростками.

Николай проводил группу долгим, задумчивым взглядом. Виктору показалось, или омега прицельно посмотрел на его друга?

Вроде, не показалось — в зрачках светловолосого, встретившегося на короткий миг со зрачками дома, определенно, вспыхнуло нечто весьма жаркое.

— Знакомый? — спросил Виктор небрежно, закидывая в рот кусочек яблочка из лежащего на коленях пластикового контейнера.

Николай зыркнул на друга неодобрительно — тот поедал фрукты, захваченные для Алешки с Сашей, и кивнул.