Откровение

— В этом случае ты — детонатор, — Тенгер покачал головой. — Мы оба мыслим практически, но я-то ладно, у меня за этот грех семь с половиной тысяч лет епитимьи, а ты почему? Ты должен мыслить, как сулэмы или даже как Денница. Они не считают Анжелику опасной, они считают ее интересной. Она ведь не просто выдержала вид и голос ангела, она причастилась музыки. Если рассуждать практически, Господь одарил ее с какой-то целью, вредоносной для сулэмов и для всего Ифэренн. Но если рассуждать разумно, ни у Него, ни у Денницы нет вообще никаких целей. Всё уже произошло, ничего еще не начинало происходить, всё еще произойдет, всё происходит прямо сейчас. Мне в такой бред вникать ни к чему, но для тебя это, вроде бы, вопрос жизни и смерти.

— Что подразумевает практический подход, знаешь ли, — огрызнулся Зверь.

Белый Бог — странный. Он не награждает и не платит, он просто дарит, и просто убивает. Это тот же самый Бог, который уничтожит всё, что создано не им. Уничтожит не сам — он не способен истребить то, что не создавал. Он сделал так, чтоб то, что он не создал, само себя уничтожило. И не важно, будет ли это раскаяние, как в случае с Тенгером, или война, где проигравшие просто исчезнут, потому что сами заложили такой исход, как условие существования мира. Сделать смерть залогом продолжения жизни, вообще, было идеей Денницы, а не Белого Бога. Ну, так говорят.

Демоны позаботились о том, чтобы программа не завершилась. Создали вирус, не позволяющий ей исполниться. Но вирус оказался заархивирован на независимом носителе — слишком независимом и очень эгоистичном. Демоны не получат его, и миру придет конец. У Белого Бога тоже есть способы добиваться результата, не нарушая правил. Белый Бог при этом еще и не вмешивается в события, чего не скажешь о Деннице. Правда, в случае с Анжеликой, вмешательство точно было, но Тенгер прав, ни у одного из Творцов нет целей. Цели есть лишь у мира, который они создали.

— Я хочу, чтобы Анжелика использовала свой дар без сомнений и сожалений, — сказал Зверь вслух, думая не столько об Анжелике, сколько о «расчетливом злодействе» и о целях, которых нет. — Чтобы дар раскрылся полностью, стал подарком для всех, не только для нее, ей ничего не должно мешать. Я не жду, что музыка Белого Бога, зазвучав в полную силу, разрушит Ифэренн. Ифэренн — тоже музыка, что тут можно разрушить? Ломаются только инструменты, а их как раз и нет. Здесь даже живые — не во плоти. Но мне интересно, сохранится ли гармония при одновременном звучании здешней и небесной музыки, и мне интересно, что изменится. Ничего злодейского, как видишь.

— И даже никакого расчета, — признал Тенгер. — Если тебе верить, конечно.

Зверь пожал плечами:

— Я не того масштаба злодей, чтобы строить стратегические планы. В школе Черных Властелинов у меня были бы высокие баллы только по практическим предметам, типа расчлененки или промывания мозгов.

— Здесь ты и к тому, и к другому подошел как стратег.

— Ифэренн это не уничтожит.

Он всего лишь узаконил создание аждахов. Использовал полученный в Сиенуре опыт по продвижению принципиально нового подхода к решению очень старой проблемы, и получил отличный результат.

Аждахи — измененные с помощью вивисекции рабы вампиров — отличались высокой эффективностью в бою и были незаменимы в борьбе с чудовищами, регулярно прорывавшимися в Пески из Преисподней. Чудовища назывались жэрцами. Пески их не интересовали, вампиры тоже. Жэрцам нужны были живые, а зачем — понятно было из их названия. Жрать, ясное дело. Живых все жрут.

Аждахи были живыми. Жэрцы отвлекались на них, принимали за еду и попадали в неловкую ситуацию. Аждахи были живыми, но в бою не уступали вампирам, а от живых такого и более разумные твари чем жэрцы, обычно не ожидают. Таким образом, Пески испокон веков защищали княжества и Немоту от вторжения орд людоедов; демоны мирились с существованием Песков; а люди и в этом случае оставались жертвами, потому что аждахов делали из них. Всех всё устраивало — человеческие жертвы всегда всех устраивают, даже самих людей. Но однажды в Ифэренн явился святой…

Не первый святой, и не последний. Они сюда регулярно являлись, спускались в Преисподнюю, забирали отмоленных грешников и убирались восвояси, не вникая в происходящее в княжествах. Святые, они тоже тактики. Только без расчлененки. Этот же оказался стратегом. Он пришел, остался и взялся наводить свои порядки.

Начал, кстати, тоже с Преисподней. Но, в отличие от своих коллег, помолился за грешников сам, не дожидаясь, пока просьбы неравнодушных граждан и просто добрых людей будут приняты во внимание в высших инстанциях. Его просьбы принимались во внимание всегда, по его слову горы двигались, моря расступались, солнце наоборот останавливалось, и поэтому он был очень немногословен и крайне осторожен в пожеланиях. А тут решил ни в чем себе не отказывать. Попросил для грешников спасения. Пожалел людей. Он же святой, святые добрые.