Откровение

Лицо Олега было злым, подозрительным, глаза щурились, а рот сжался в тонкую неприятную линию, даже губы побелели.

— Если те святые ангелы были от твоей Пречистой.

— Олег!

Олег невидяще смотрел в серую стену ливня. Вода стекала по его лицу, как по гранитной скале. Потемневший от солнца, он и был похож на глыбу гранита, века простоявшую под ливнями, ветрами, вьюгами. Губы, ещё со следами побоев, шевельнулись словно нехотя:

— А тот ангел, у которого ты из хвоста выдрал перо? Сатана сказал, что её взяли наверх. Но для него существует только один верх.

Томас покачнулся, лицо стало смертельно бледным.

— Не понимаю… В рай?.. Но она же не умерла?

Олег сказал досадливо:

— Томас, в рай немало людей взяли живыми! Мельхиседек, Енох… еще с десяток, всех не упомню… Но с ними понятно, их за заслуги… хотя я бы назвал их заслуги другим словом… Но Ярославу? Да еще в христианский рай?

Томас прошептал:

— Сэр калика, она христианка.

— Русских христиан поскреби как следует, обнаружишь родян. Даже скрести не надо, и так просвечивает… Нет, тут что-то иное.

Лицо его окаменело, и чем больше Томас смотрел, тем больше сжимался, а в груди как будто кто-то ковырял ножом. Глаза калики потемнели, брови сомкнулись, а желваки вздулись, как наплывы на старом дубе.

— Опять приманка?

— Да, — сказал Олег медленно. — Боюсь, что в вашем христианском раю нас как раз и ждут настоящие. Те, кто проникал в ад и строил нам ловушки.

Томас долго молчал, струи дождя разбивались о его голову и плечи яркими брызгами. Прошептал едва слышно:

— То-то мне показалось, что Сатана о Ярославе вовсе не слыхивал…

Гром ломал небосвод с такой яростью, что от грохота трещала голова и ломило уши. Молнии слепили, а ливень бил по земле так, что взлетающие комочки грязи выглядели странным чудовищным чертополохом. Олег взглянул из-под руки на блестящую, в потоках воды фигуру рыцаря, прокричал зло, едва прорываясь сквозь грохот:

— Говоришь, Илья-пророк на колеснице там носится? Странные забавы у смиренного пророка!

Томасу почудилось покушение на устои религии, крикнул предостерегающе:

— Неисповедимы пути Господни!

Олег услышал, гаркнул ещё злее:

— Ну да, неисповедимы!.. Все исповедимо. Если знаешь за какой конец меча браться.

Томас вытянул руку, чтобы убедиться, что даже кончиков пальцев не увидит за ливнем, но тяжесть падающей воды пригнула руку, словно к ней подвесили скалу.

— Дьявол, — ругнулся он невольно. — В аду было хоть сухо. Да и тепло…

Олег крикнул яростно:

— Дурак он, твой Илья-пророк! Скалы и так блестят, а он ещё поливает… Остальной дождь вон в море сбросит, а народ на полях дождя не дождётся!

— Сэр калика…

— Задницу бы надрать твоему пророку!

Среди грохочущих туч страшно треснуло. Молнии полыхнули особенно ярко, и в блистающем облаке появилась четверка коней, влекущая колесницу. Томас едва успел увидеть на передке высокого человека с непокрытой головой. Волосы трепало ветром, лик яростен, глаза горят жаждой убийства. Он был в белой хламиде, но в разрезах широких рукавов блестели металлические щитки, оберегающие руки от чужого оружия.

Колесница во мгновение ока оказалась на земле. Кони храпели и яростно били копытами, высекая снопы багровых искр. Человек из колесницы крикнул страшным голосом:

— Кто здесь собирался надрать мне задницу?

Олег опешил, пробормотал:

— Ничего себе, пророк… Это с его-то разбойной рожей? Такой напророчит… всю жизнь будешь отвары пить, да и то ежели уцелеешь!

Томас зашептал горячо:

— Сэр калика, повинись! Повинись, говорю. Пророки все милосердные, простит.

— Это он-то милосердный? — изумился Олег. В голосе калики были страх и изумление. — Эй, мужик!.. Мы с тобой не ссорились! Или ссорились?.. Больно голос твой знаком…

Человек в белой хламиде уже соскочил, в правой руке держал огненный кнут, вокруг сгорал воздух, волна жара достигла лица Томаса. Он ощутил, как нагреваются доспехи. Илья-пророк двигался с лёгкостью, несмотря на тяжёлые железные поножи, грубые сапоги на двойной подошве, окованные блестящим железом. Щит и меч остались в колеснице, Томас не успел разглядеть герб, а сам пророк сделал два шага в сторону растерянных людей, но вдруг заколебался, остановился, а затем и вовсе попятился к колеснице.

Олег к ужасу Томаса выскочил следом:

— Да погоди ты!

— Нечего мне с тобой… — прорычал пророк. Спина уперлась в колесницу, он бросил кнут, не глядя, на дно, тот сразу погас, а Олег неожиданно вскрикнул:

— Перун!

Илья-пророк вздрогнул, взялся рукой за борт, намереваясь подняться в колесницу. Олег в два прыжка очутился рядом, ухватил за широкий белый рукав:

— Погоди!

Илья-пророк грозно вперил в него страшные очи:

— Смертный!.. Ты осмелился…

Олег пробормотал:

— Неужто я обознался?.. Гм… Ох, прости…

На лице Ильи промелькнуло облегчение, и тогда Олег, к ужасу обомлевшего Томаса, вдруг ухватил за хламиду на груди Ильи-пророка, резко дернул. С треском отлетела золотая застёжка, белая хламида распахнулась. Грудь Ильи-пророка была широка как дверь, поросла густой шерстью, в пластинах мышц. А на левой половине груди белел глубокий шрам длиной в ладонь.