Откровенно об иммунитете. Вакцинация

Тем временем в комнату, заваленную игрушечными стетоскопами и игрушечными шприцами, пришел анестезиолог и поинтересовался, есть ли у меня вопросы. Я сказала, что хочу быть рядом с сыном во время вводного наркоза и во время выхода из анестезии. Эта просьба не понравилась анестезиологу. Исследования показывают, сказал он мне, что жесты и мимика встревоженной матери может вызвать у ребенка страх перед операцией, из-за которого он будет сопротивляться анестезии. Было два способа толковать этот ответ, сказала я ему: или согласиться с тем, что присутствие матери вредит ребенку, или с тем, что внушение уверенности матери благотворно для ребенка. Мы принялись тихо спорить, пока муж и сын накладывали друг другу игрушечные повязки. Намек на то, что я истеричка, угрожающая здоровью собственного ребенка, так меня разозлил, что я и в самом деле едва не устроила истерику. Наконец, мы сошлись на том, что мне разрешат держать сына за руку во время вводного наркоза, если я соглашусь сесть так, чтобы он не видел моего лица.

Я разговаривала с сыном из-за занавески, закрывавшей его поле зрения до тех пор, пока не подействовала анестезия. Вид его расслабленного тела страшно действовал мне на нервы – это было похоже на репетицию смерти, и мне захотелось убежать в комнату ожидания, но анестезиолог крикнул мне вдогонку, чтобы я поцеловала сына. Это было ужасно.

Воздушный шарик с улыбающейся физиономией болтался под потолком комнаты ожидания. Он висел там с того момента, когда муж отвязал его от мягкой игрушечной свинки – ее дала сыну няня клиники и сказала, что он может взять свинку с собой в операционную. Врачи не возражали, даже суровая женщина-хирург. Они считали, что свинка будет источником успокоения для ребенка.

Возможно, в наказание мне, или в результате ошибки, или просто по заведенному порядку, мой сын пришел в себя после наркоза раньше, чем меня позвали в операционную. Я услышала, как он на весь операционный блок кричал: «Мама! Где моя мама?» По своему собственному опыту я знаю, что момент перед погружением в наркоз и момент выхода из наркоза сливаются в один миг; моему сыну показалось, что я просто исчезла. Когда я подбежала к нему, он извивался на каталке и пытался вырвать катетер из вены. Я почти залезла на каталку, чтобы удержать его, и принялась гладить его по голове, стараясь отвести его руки от капельницы. «Он забудет этот момент», – нервно сказал анестезиолог. Я была занята успокоением сына, но успела сказать: «Я запомню».

Мой отец считает, что настало время для следующей версии «Дракулы», в которой метафорой вампира должна стать медицина. Он говорит: «Медицина высасывает кровь из людей многими способами». Стоимость операции, сделанной сыну, намного превосходила стоимость родов и поэтому была недоступна многим семьям. Я не раз вспоминала об этом в течение первых дней после операции, когда дыхание ребенка стало свободным и спокойным. Он стал хорошо спать, прибавил в весе, и у него прекратились синуситы. Теперь я жалею, что так долго тянула с операцией, в противоположность мужу. Это наш долг, говорит он, проявлять скепсис.

Либо вопреки, либо благодаря своему образованию, мой отец сам весьма скептически относится к медицине. Однажды он пошутил, что хотел бы написать учебник для врачей, в котором было бы всего два предложения: «Большинство болезней пройдут быстрее, если оставить пациента в покое. Если же состояние больного не улучшается после того, как его оставили в покое, то это значит, что болезнь убила бы его, что бы мы ни делали». Это такой же аргумент в пользу профилактической медицины, как и вздох поражения.

Я до сих пор благодарна за операцию, так же как до сих пор злюсь на анестезиолога и ругаю себя за то, что доверила ребенка человеку, которому сама не доверилась бы никогда в жизни. «Там, где есть доверие, не нужен патернализм, – пишет философ Марк Сагофф. – Где же нет доверия, там патернализм становится чрезмерным». Так мы попадаем в двойные сети.

* * *

В журналах, которые я листала, сидя в приемной акушерки, куда я ходила во время беременности, была размещена реклама маленьких трехмерных фигурок, которые можно было изготовить по УЗИ-изображениям развивающегося в матке плода; кроме того, там же я увидела рекламу загадочной услуги частного банка крови пупочных вен. Акушерка еще раньше говорила мне, что я могу пожертвовать эту кровь в государственный банк крови, откуда ее могут направить на переливание людям, страдающим лейкозами, лимфомой и другими заболеваниями. Частный банк предлагал за определенную плату сохранить эту кровь не для тех, кто в ней нуждался, но исключительно для моего ребенка или для близкого родственника. Этот банк консервировал кровь в надежде на будущие знания, так как знания о том, какие преимущества имеет переливание крови из собственной пупочной вены в более зрелом возрасте, пока весьма ограничены, а преимущества пока являются чисто теоретическими.