Откровенно об иммунитете. Вакцинация

«Почему термин “патернализм” пользуется такой дурной славой в медицинских кругах? – спрашивает врач Джон Ли. – Неужели все действительно так сильно страдали от своих отцов, чтобы такая причина стала самоочевидной?» Да, он патерналист, признает Ли, но «с самыми добрыми намерениями». Возврат к патернализму, хорошо это или плохо, не единственная альтернатива потребительству. В ответ на критику Майклом Мерри патернализма педагог Барбара Питерсон предлагает подумать о проблеме детского ожирения в понятиях матернализма. Забота, полагает Питерсон, не является сущностной угрозой свободе. «С точки зрения феминизма, – пишет Питерсон, – свобода не определяется как полное отделение от родителей и полная от них независимость». Если отцовство в какой-то мере напоминает нам об авторитарном подавлении, то материнство может помочь нам представить отношения, основанные не на власти, а на заботе.

«Если ты обращаешься за медицинской помощью, – говорит мой отец, – то это значит, что ты собираешься кому-то довериться». Однажды я позвонила отцу, чтобы посоветоваться с ним относительно операции, которую педиатр предложил сделать моему сыну. Папа был рад поделиться своими соображениями, но сразу напомнил мне, что он не педиатр и не хочет быть единственным врачом, которому я хочу и готова доверять.

На самом деле, он первый врач, с которым я всегда советуюсь. Когда однажды утром мой сын проснулся на рассвете с лицом, так сильно опухшим от аллергической реакции, что даже белки глаз выпирали над роговицей, я позвонила отцу. Я хотела знать, надо ли немедленно ехать в отделение скорой помощи или можно было подождать пару часов и пойти на прием к нашему врачу. Отец заверил меня, что можно подождать, а припухлость неопасна. «Это всего лишь жидкость», – сказал он. Теперь, каждый раз, когда у сына отекают глаза, я повторяю себе: «Это всего лишь жидкость».

Мой сын с самого раннего детства страдал тяжелой аллергией. Педиатр называл его «аутсайдером», так как мой сын воплощал собой статистическую аномалию. К трем годам из-за аллергии у него стали сильно отекать носовые ходы, а эти отеки, в свою очередь, провоцировали частые инфекции, которые каждый раз приходилось лечить антибиотиками, но каждый раз инфекция возвращалась. После третьего раунда лечения антибиотиками педиатр посоветовал хирургическое удаление аденоидов, которые распухли так, что почти полностью блокировали носовые ходы.

Хирургическое лечение казалось мне перегибом; мне совсем не хотелось, чтобы моему сыну удалили часть его лимфатической системы. Я начала рыться в источниках и была сильно встревожена, узнав, что эту операцию широко практиковали в самом начале двадцатого века, когда она считалась способом излечения всех детских болячек. Отец вполне сочувственно относился к моим сомнениям. У него самого не было нёбных миндалин, потому что в его семье какой-то заезжий доктор удалил миндалины за один присест всем четверым детям: отцу, его братьям и сестрам. Тогда это считали стандартной мерой профилактики ревматизма; эта операция перестала быть рутинной после того, как исследования показали, что риск операции перевешивает ее потенциальную профилактическую пользу. Как правило, считал отец, стоит воздерживаться от избыточного лечения, но если альтернативой хирургическому вмешательству является бесконечный прием антибиотиков, то операция представляется самым разумным выбором.

Я откладывала окончательное решение еще полгода, все время пытаясь делать что-то другое. Одна подруга предложила мне дорогой фильтр для воздуха, и я его купила. Аллерголог посоветовал держать полы в идеальной чистоте, но это был сизифов труд, потому что микроскопические аллергены постоянно витали в воздухе и садились на пол. Но я упорно смывала с пола невидимую грязь и каждый день меняла ребенку простыни и наволочки. Несмотря на его протесты, я каждый день промывала ему нос солевым раствором. Я опрыскивала ему носовые ходы из назального спрея, кормила его диким медом и поила крапивным чаем. Потом его затрудненное, громкое дыхание стало по ночам неровным и прерывистым. Я подкрадывалась к его кроватке и задерживала дыхание, чтобы оценить, как долго он при каждой задержке обходился без воздуха. После особенно долгих остановок дыхания он просыпался, хватал воздух ртом и кашлял. После этого я решилась на операцию.

В день операции женщина-хирург напомнила мне, чтобы я не ждала немедленных чудодейственных результатов. Она уже обсуждала со мной этот вопрос раньше и предупреждала, что инфекции могут продолжаться, несмотря на операцию. Я же от всей души надеялась не на то, что операция сотворит чудо, а на то, что она не принесет вреда. Хирург уверила меня, что это простая и почти безопасная операция. Самая опасная ее часть – это анестезия.