Откровенные

— Века на одном глазе длиннее, чем следует. Надо сделать операцию…

— Она не опасна?

«Ишь выспрашивает, точно ему не все равно!» — подумал Марк и ответил:

— Окулист говорит, что пустяки. После операции сестра тотчас же уедет отсюда. Дело, впрочем, не в этом, а в том, что вчера Маша узнала от Бугаева, что он, помимо ее позволения, упомянул о ней, когда был и просил места, и даже сказал, что сестра приедет просить вас за него. Вся эта история была ей крайне неприятна. Неприятна, главным образом, потому, что вы могли иметь основание предположить, будто с ее стороны есть какие-либо притязания напомнить вам о себе… Таких притязаний, разумеется, нет, и я, по просьбе сестры, счел обязанностью сообщить вам об этом… Бугаев просто наврал… Положение его отчаянное, и он, как недалекий человек, вообразил, что имя сестры может ему помочь! — прибавил Марк и усмехнулся.

Павлищев, признаться, никак не ожидал подобных речей. Он думал, что если не простоватая Марья Евграфовна, то, по крайней мере, брат сделает какую-нибудь попытку эксплуатировать его «ошибку молодости», а между тем, вместо этого, такое деликатное и гордое заявление. И это после его действительно скверного и жестокого поступка с бедной девушкой, беззаветно его любившей!..

«Этот брат видимо — порядочный человек!» — невольно думалось Павлищеву, когда он внимательно, опустив глаза, выслушивал Марка. В словах его, точных и обстоятельных, не слышно было ни одной нотки негодования и не чувствовалось ни малейшей неприязни, и это несколько удивило Павлищева. Верно, сестра не передала ему всего, не рассказала, как он бросил девушку с двумя детьми в нищете и даже не отвечал на ее умоляющие письма.

«Конечно, он ничего этого не знает!» решил Павлищев.

Казалось бы, что после такого категорического объяснения, Павлищев должен был бы вполне успокоиться и порадоваться, что все обошлось так мирно и хорошо. Прошлые грехи забыты, и дело с концом! Но именно эта-то порядочность Марьи Евграфовны и ее брата подавляла его, и Марк, не без некоторого удивления, видел, что его превосходительство несколько смущен и как будто даже растерян.

«Не верит, видно, и боится!» — подумал Марк, никак не предполагавший в таком человеке, как Павлищев, возможности если не раскаяния, то хотя желания как-нибудь поправить свою вину, — «Или не хочет ли он разыграть для меня сцену благородства! Что ж! Пусть разыгрывает! Сестра только выиграет от этого!»

— Признаюсь вам, Марк Евграфович, — заговорил, наконец, Павлищев, — я очень рад случаю, благодаря которому я снова узнал о Марье Евграфовне после десятилетнего неведения об ее судьбе. Я искренно желаю быть чем-нибудь полезен ей и ее сыну. Я сам собирался быть у нее сегодня… Вот и справка об ее адресе! — прибавил Павлищев, вынимая из жилетки бумажку.

«Трус, однако же, ты порядочный!» — решил Марк.

— Надеюсь, Марья Евграфовна не откажется меня видеть?

— Полагаю, что нет… Напротив, я думаю, будет рада.

— Что, она замужем?

— Нет…

— Чем она занимается?

— По-прежнему акушерствует в Харькове и по прежнему наивна до святости…

— Прекрасная женщина ваша сестра! — серьезно заметил Павлищев и спросил: а вы здесь живете! Мне сдается, что мы с вами где-то встречались?

— У Трифоновых…

— Именно… Теперь вспомнил…

— Я там давал уроки молодому Трифонову…

— Вы не служите?

— Напротив, поступил на службу. Что же больше делать?

— Окончили университет?

— Как же, и даже магистрант! — прибавил Марк и усмехнулся.

— Ученая карьера не понравилась?

— Нет, не по мне она.

— Где же вы служите?

Марк назвал министерство.

— И довольны службой? — продолжал допрашивать Павлищев, видимо заинтересованный молодым человеком.

— Приходится быть довольным, когда нет ничего лучшего.

— Что ж вы делаете?

— Пишу записки и доклады для своего начальника отделения, получаю восемьсот рублей жалованья, а он за мои доклады получает благодарности и говорит, что я очень хороший чиновник. Если ему улыбнется карьера, и я выдвинусь… Только вряд ли он сделает карьеру.

— Отчего?

— Без всяких связей, и сам недостаточно умен! — категорически отрезал Марк.

— Однако, вы решительны в приговорах! — улыбнулся Павлищев.

— И, кроме того, плохо приспособляется… Позволяет себе роскошь иметь свое мнение…

— Вы называете это роскошью?

— Еще бы! Особенно, когда его мнений никто не слушает!

— И вы не позволяете себе такой роскоши?

— Не позволяю. Я работаю — вот и все, а мнения свои держу про себя…

Павлищеву, который у себя в департаменте хотел видеть «свежие силы» и дельных работников, очень понравился этот спокойный, полный уверенности в себя, «трезвенный» молодой человек. Он поговорил с ним еще и, оставшись вполне доволен своим экзаменом, весело проговорил:

— Хотите, молодой человек, служить у меня?

— С удовольствием!

— И при этом можете даже сохранить за собою роскошь своих мнений…

— Если ваше превосходительство их спросит? — подсказал Марк.

— Ну, разумеется, — улыбнулся Павлищев. — Для испытания я сперва вам дам маленькую работу. Вы знаете языки?

— Французский, английский и немецкий.