Откровенные

Когда его превосходительство ехал от Марьи Евграфовны в департамент на своем рыжем рысаке, он был в самом умиленном настроении и сознавал себя вполне добрым и порядочным человеком, совершенно загладившим свою «ошибку молодости».

«В самом деле, многие ли поступили бы так благородно и великодушно, как он?»

«И что за свежесть в этой женщине и как она хороша!» — мысленно проговорил он, подъезжая к, департаменту.

X

В департаменте Павлищев пробыл, по обыкновению, до седьмого часа вечера и, разумеется, не имел ни одной свободной минуты времени. То он принимал по спешным делам просителей, радовавшихся, если могли урвать у него пять, десять минут свидания, то выслушивал доклады начальников отделений, то пробегал разные заказанные им записки и проекты, то подписывал бумаги, то его требовали к министру, то звали в комиссию.

И департамент со времени назначения Павлищева был просто неузнаваем. Прежнее сонное царство вдруг, казалось, ожило и в нем закипела захватывающая дух деятельность, точно господа чиновники со своим энергичным директором во главе вдруг решили наверстать целые годы бюрократической лени и показать всепожирающую деятельность. Все в этих высоких комнатах, где — давно ли? — больше занимались разговорами и куреньем папирос — суетились, спешили, словно бы находясь на военном положении. Всем было «некогда», все имели возбужденный, слегка, ошалелый вид, далекий от того бюрократического равнодушие, которое говорило, что дело — не волк, в лес не убежит… Одним словом, в департаменте, как свидетельствовали в те отдаленные времена многие газеты, «царило оживление и кипела неустанная работа, говорившая о том, насколько вносит дух живой такая молодая и свежая сила, как недавно назначенный на видный пост директора департамента С. И. Павлищев».

После этих оптимистических строк прибавлялось следующее задушевное желание либерального автора:

«Ах, побольше бы таких образованных, энергичных, молодых сил, — и, с Божьей помощью, Россия зашагает могучими шагами. Довольно нам иметь директоров департаментов, хотя и благонамеренных, но геморроидальных, косноязычных и тугоухих стариков, не всегда разбирающих „нам пишут“ или „мы пишем“. Пора давать дорогу, молодым, полным жизни людям, которые сумеют внести и свет, и дух живой в наш заржавленный бюрократический механизм и отлично знают не книжные теории, а жизнь».

Оставим гиперболические красоты и несколько либеральный тон дифирамба на ответственности редакторов, похваливших на своем веку, глядя по обстоятельствам, и «маститых мужей, умудренных опытом», и «молодые, свежие силы», и не станем разбирать, насколько ошалелый вид департаментского чиновника и его внезапное превращение из человека 20 числа в какого-то самоотверженного раба всепожирающей деятельности, принес в эпоху нашего рассказа существенную пользу той многомиллионной массе, которая пребывала в невежестве. Но справедливость летописца обязывает, однако, заметить, что к седьмому часу вечера, после дня беспрерывной спешки, суеты и беготни, и сам виновник этого «оживления», его превосходительство, Степан Ильич Павлищев, и его два помощника, и все подчиненные по справедливости чувствовали себя вполне исполнившими свой долг перед отечеством и были утомлены и голодны. Особенно радовались концу занятий те маленькие чиновники, для которых «могучие шаги» газетчиков, как это ни предосудительно, не представляли ни малейшего интереса ни относительно карьеры, ни относительно увеличения оклада. И они с веселой стремительностью бросились из департамента, когда, наконец, Павлищев уехал обедать к Донону, отправив курьера к себе домой с туго набитым портфелем, в котором лежало довольно-таки будущего счастья для отечества в виде разных проектов и мероприятий из недр департамента…

Павлищев сидел на своем обычном месте, за столом, у окна в общей комнате, и, проглотив маленькую рюмку померанцевой, с удовольствием закусывал свежей икрой, озирая несколько человек, так же поздно обедавших, как и он. Знакомых никого не было, и он не рассчитывал их встретить, так как знал, что большинство таких же, как он, холостых видных представителей администрации имеют свое гнездо в другом ресторане. Павлищев нарочно не ходил туда. Здесь ему казалось и приличнее, и солиднее, и не нужно ни с кем говорить, да и к кухне он привык. И в те дни, когда Павлищев не бывал никуда приглашен, он всегда обедал у Донона.

— Биск или крем д'асперж? — спросил пожилой татарин Ибрагим, обыкновенно прислуживающий Павлищеву.

— Дайте биску…

— А вино?.. Ваше обыкновенное… вужо?