Открытая дверь и другие истории о зримом и незримом

В тот вечер никто из нас не произнес больше ни слова. Мой отец рано ушел в свою комнату, что было не в его привычках. Однако он никогда не приглашал меня засиживаться с ним допоздна в библиотеке. У меня имелся свой маленький кабинет или курительная комната, где хранились все мои сокровища, — сувениры, приобретенные во время моих путешествий и любимые книги, — и где я всегда уединялся после вечерней молитвы, словно следуя заведенному для себя некогда правилу. Тем вечером я, как обычно, удалился к себе в комнату и, как обычно, читал, но невнимательно и часто отвлекаясь, чтобы подумать. Когда было уже совсем поздно, я вышел через стеклянную дверь на лужайку и обошел дом, намереваясь заглянуть в окна гостиной, как делал это в детстве. Но я забыл, что все окна были закрыты ставнями на ночь, и ничто, кроме слабого света, пробивавшегося через щели, не свидетельствовало о том, что здесь поселился новый обитатель.

Утром мой отец снова был самим собой. Он без всяких эмоций рассказал мне о том, каким образом получил эту картину. Она принадлежала семье моей матери и, в конце концов, оказалась у ее кузена, жившего за границей, — «Человека, который мне не нравился и которому не нравился я, — сказал мой отец. — Он отказал мне во всех моих просьбах сделать копию. Можешь представить себе, Фил, как я этого хотел. Если бы мне это удалось, ты, по крайней мере, был бы знаком с внешностью твоей матери и не испытал бы такого потрясения. Но он не соглашался. Я полагаю, ему доставляло определенное удовольствие думать, что только у него есть ее портрет. Но сейчас он умер, и терзаемый угрызениями совести, — или же по иной какой-то причине, — завещал его мне».

— Это был добрый поступок, — сказал я.

— Да, или за этим скрывается что-то еще. Он мог подумать, что таким образом связывает меня каким-то обязательством, — сказал мой отец, но, казалось, никак не собирался пояснить свои слова. Я не знал, каким обязательством должен был бы быть связан мой отец, ни кто был тот человек, который возложил его на нас, лежа на смертном одре. По крайней мере, я испытывал чувство долга по отношению к нему, хотя, поскольку он был мертв, не мог понять, каким образом могу с ним расплатиться. Мой отец больше ничего не сказал; казалось, ему не нравилась эта тема. Когда я попытался вернуться к ней, он обратился к своим письмам и газетам. Очевидно, по его мнению, уже сказанного было вполне достаточно.

Тогда я пошел в гостиную, чтобы еще раз взглянуть на портрет. Мне показалось, что тревога в глазах девушки была не столь очевидна, как мне почудилось накануне вечером. Возможно, освещение было более благоприятным. Ее портрет располагался над тем местом, где, — я в этом не сомневался, — она сидела при жизни, где стояла ее маленькая рабочая корзинка, — рама почти касалась ее. Девушка на портрете была изображена в полный рост, а мы повесили его низко, так что, если бы она могла войти в комнату, то оказалась бы лицом к лицу со мной. Я снова улыбнулся странной мысли, что это юное создание — почти ребенок — может быть моей матерью, и мои глаза снова увлажнились. Человек, вернувший ее нам, действительно был нашим благодетелем. Я сказал себе, что если смогу когда-нибудь сделать что-нибудь для него или для кого-то из его близких, то непременно сделаю это ради себя… ради этого прелестного юного существа. И когда я стоял здесь, глядя на портрет и размышляя подобным образом, — вынужден признаться, что все остальное, так занимавшее меня накануне вечером, совершенно вылетело у меня из головы.

* * *

Однако такие вещи редко забываются. Когда я вышел днем на свою обычную прогулку, — точнее, когда возвращался с этой прогулки, — я снова увидел перед собой женщину с ребенком, рассказ которой накануне вечером поверг меня в смятение. Она, как и прежде, ждала у ворот и спросила: «Ах, молодой господин, нет ли у вас для меня каких-нибудь новостей?»

— Видите ли… я… был очень занят. У меня просто не было времени что-то сделать для вас.

— Ах! — произнесла она с легким разочарованием. — Мой муж сказал, чтобы я не слишком обнадеживалась, потому что поступки благородных людей трудно понять.

— Я не могу объяснить вам, — сказал я как можно мягче, — что заставило меня забыть о вашем деле. Но это было событие, которое, в конечном итоге, может принести вам только пользу. А теперь ступайте домой, найдите человека, который забрал все ваши вещи, и скажите ему, чтобы он пришел ко мне. Обещаю вам, что все будет улажено.