Открытая дверь и другие истории о зримом и незримом

Не знаю, продолжал ли мой ум предаваться этим не веселым размышлениям, или я задумался о чем-то другом, когда произошло то странное событие, о котором я собираюсь теперь рассказать. Можно ли назвать его происшествием? Мои глаза были заняты книгой, когда мне показалось, будто я услышал звук открывающейся и закрывающейся двери, но такой далекий и слабый, что если он и был настоящим, то, должно быть, исходил из какого-то дальнего уголка дома. Я не пошевелился, а только поднял глаза от книги, — инстинктивное движение, чтобы лучше слышать, — когда… я не могу сказать, и никогда не мог описать в точности, что это было. Мое сердце внезапно подпрыгнуло в груди. Я понимаю, что это всего лишь метафора, и что сердце не может подпрыгнуть; но эта речевая фигура настолько соответствует ощущению, что ни у кого не возникнет ни малейших трудностей в понимании того, что я имею в виду. Сердце мое подпрыгнуло и бешено заколотилось, — в горле, в ушах, — как будто все мое существо испытало внезапное сильное потрясение. Звук отозвался в моей голове, подобно умопомрачительному звуку какого-то странного механизма; тысячи колес и пружин пришли в движение, эхом отдаваясь в моем мозгу. Я почувствовал, как кровь пульсирует в моих венах, во рту пересохло, глаза напряглись; никогда прежде не испытанное чувство овладело мной. Я вскочил на ноги, а затем снова сел. Обвел быстрым взглядом комнату вокруг себя за пределами круга, обозначенного светом лампы, но там не было ничего, что могло бы объяснить этот внезапный необычный прилив чувств; я не смог увидеть ничего, что могло бы объяснить, или хотя бы намекнуть на причину столь странного ощущения. Мне показалось, что меня сейчас стошнит; я достал часы и пощупал пульс: его биение было просто сумасшедшим, примерно сто двадцать пять ударов в минуту. Я не знал ни одной болезни, которая могла бы вот так внезапно, в одно мгновение поразить меня; я постарался успокоить себя, сказать себе, что это пустяки, какое-то незначительное нервное потрясение, какое-то физическое расстройство. Я улегся на диван, надеясь, что недолгий отдых поможет мне восстановиться, и лежал неподвижно, пока мне позволяли пульсации этого набиравшего обороты механизма внутри меня, подобного дикому зверю, мечущемуся в своей клетке. Я вполне отдаю себе отчет в вычурности этой метафоры; но действительность была именно такой. Это было похоже на безумный механизм, бешено вращающийся с все увеличивающимися оборотами, подобный тем ужасным колесам, которые иногда затягивают неосторожного человека и разрывают его на куски; но в то же время, это было похоже на обезумевшее живое существо, предпринимающее отчаянные попытки вернуть себе свободу.

Когда я не мог больше выносить этого, я встал и прошелся по комнате; затем, все еще владея собой, хотя и не мог полностью совладать с охватившим меня волнением, я снял с полки занимательную книгу о захватывающих приключениях, которая всегда захватывала меня, и попытался с ее помощью разрушить чары наваждения. Через несколько минут, однако, я отбросил книгу в сторону; я постепенно терял всякую власть над собой. Что я должен был сделать, — громко кричать, бороться, — не знаю с чем, или же окончательно сойти с ума, — я не понимал. Я постоянно озирался, ожидая увидеть сам не зная что; несколько раз мне казалось, что я краем глаза вижу какое-то движение, словно кто-то старался держаться вне поля моего зрения; но когда я смотрел прямо, там не было ничего, кроме стены, ковра и стульев, расставленных в идеальном порядке. Наконец я схватил лампу и вышел из комнаты. Взглянуть на картину, которая время от времени возникала в моем воображении, на глаза, с большей чем когда-либо тревогой смотревшие на меня в неподвижном воздухе? Но нет, я быстро прошел мимо двери этой комнаты, повинуясь, казалось, чьей-то воле, и, прежде чем понял, куда иду, вошел в библиотеку отца.

Он все еще сидел за письменным столом и с изумлением поднял глаза, заметив меня с лампой в руке.

— Фил! — удивленно произнес он. Помню, я закрыл за собой дверь, подошел к нему и поставил лампу на стол. Мое внезапное появление встревожило его. — Что случилось? — воскликнул он. — Филипп, что с тобой происходит?

Я сел на ближайший стул и, стараясь восстановить дыхание, уставился на него. Дикая сумятица чувств улеглась; кровь заструилась по своим естественным руслам; сердце вернулось на прежнее место. К сожалению, я не могу подобрать других слов, чтобы выразить свое состояние. Наконец, я полностью пришел в себя, и смотрел на него, совершенно сбитый с толку необычным приливом эмоций, охватившим меня, и его внезапным прекращением.

— В чем дело? — пробормотал я. — Я не знаю, в чем дело.

Мой отец сдвинул очки на лоб. Я видел его лицо таким, каким видят лица, охваченные лихорадкой, — озаренные светом, которого в них нет, — его глаза сверкали, его седые волосы отливали серебром; но взгляд его был суров.

— Ты не мальчик, чтобы я делал тебе замечания, но тебе следовало бы знать мотивы твоих поступков.