Открытие

Гарий Иосифович вскочил вдруг с кушетки и пошел вокруг стола, приглядываясь к собравшимся, как будто это были ученики. Он прихлопывал себя по руке тетрадочной скруткой и щерил обломанные резцы, придававшие Митькиному посланцу воинственный вид.

— А скажите, товарищи поисковики, — начал он неторопливо, точно до конца урока еще была уйма времени. — Вам не показалось странным, что Игорь в своих признаниях как-то нарочито натягивает на себя черное покрывало: взять хотя бы ту же историю с собакой... Да и с такой выдержкой, волей и мужеством сорваться на топор?! Маловато доводов!

— Не сам же себя папаша огрел... — промямлил Слон.

— Оно, конечно, кое в чем подразобраться б не мешало, — заметил Женя, — да есть же следователь, прокурор, суд, в конце концов, для выявления всяческих тонкостей.

— Наше дело в таежных дебрях искать, — подытожил Борис Петрович. — А тут мы конкурировать ни с юристами, ни с литераторами не можем.

Гарий Иосифович остановился против Бориса Петровича, напряженный, как борец вольного стиля. Но тот спокойно перенес эту атаку и добавил:

— Товарища мы отдаем в руки врачей, а сами пошли дальше — Шаман-то еще надо разведывать!

— Я считаю, — смело продолжил учитель, — папаша Бандуреев пронюхал в тот день, что план уплывает из его рук, и активизировал свои домогательства к Фене, то есть решил действовать с топором в руках. А Ксения Николаевна пыталась его остановить, рискуя своей головой... И тут появился Игорь!

— Ну, а скрывать-то зачем ему такое? — подал голос Борис Петрович. — Он же не чокнулся!

— А он узнал, кто подталкивал отца на вымогание плана! — ответил Гарий Иосифович, весь подбираясь, словно шел на рискованный шаг. — И не захотел выдавать это имя!

— Ты пытаешься тень набросить на Куликова, — проговорил Борис Петрович с отдаленным клекотом в голосе.

Учитель кивнул и стал осторожно объяснять:

— Игорь сам оставил в тени Куликова, потому что Матвей Андреевич — идол Игоря.

Женя и Слон боялись пошевелиться от этих речей. Теперь только они поняли, что за птица этот Митькин квартирант. Для него ничего не стоило с легкостью наскочить на очевидное, разрушить все и перевернуть вверх тормашками.

У Слона заблестела на пролысинах испарина, он забыл про коньяк и только возмущенно вертелся в кресле, призывая к ответу друзей.

«Оно, конечно, проверить бы не мешало, — думал Женя, теребя унты. — Чем черт не шутит, но это же поход против Куликова!»

И Женя уставился с молчаливым вопросом на Бориса Петровича. А тот поднялся, одергивая свою вельветовую куртку.

— Ну, договориться можно черт знает до чего, — сказал он. — А у нас завтра производственно-техническое собрание по Шаману... Думаю, Куликов уже готовит какой-то документ и в пользу Игоря... В общем, утро вечера мудренее...

Женя оторопел: куда спешить, можно еще поразбираться.

— Он тянет резину из-за сюжета, — шепнул Борис.

И тогда Женя понял подоплеку запала Гария Иосифовича. Начинающий писатель на их глазах усложнял свой литературный замысел, а они уши развесили.

«Тянуть больше нет смысла, — кивнул Борис Петрович. — Надо отчаливать и уводить из дома гостя и постараться больше не пускать его сюда».

Женя понял, отставил рюмку с недопитым коньяком и тоже вскочил из-за стола.

— Что же, на этом покончить решили? — растерялся учитель.

— Надо идти, — ответил Борис Петрович и зашагал к двери деловитой походкой.

— Мне Андрея надо укладывать, — объяснил Женя, — дрова опять же кончились.

Он нахлобучил свою беличью шапку, надел полушубок, черным лаком отблескивающий на локтях, и спросил почти с угрозой:

— Ну, кто еще идет?

— Пожалуй, и я, раз вы так порешили, — вскочил этот шустрый Гарька и начал закручивать авторучку в тетрадь. — И мне за дрова надо браться!

Женя не стал дожидаться учителя. Он взмахнул кулаком, прощаясь с друзьями, и старательно зашагал к двери, всем своим видом показывая, какие они добрые хозяева и семьянины и любителям легкой поживы делать тут нечего.

Он стукнул в войлочное покрытие двери, она отошла в сенцы, и в ноги Жене кинулся клуб воздуха, столь плотный, что походил на стаю собак.

Женя выскочил в сенцы, распинывая ненавистные клубки холода. А со стен и потолка как бы в отместку полетел куржак, искрящийся в свете лампочки. Женя смахнул снег с воротника и вышел на крыльцо. До своих ступенек надо было пересечь только тень обоих сеней. Женя с ходу заскочил на свое крыльцо, и оно отозвалось утробным морозным гулом. Но Женя не помчался к теплу своей квартиры.

«Не уйду домой, пока не услышу такой же скрип с другой стороны, — решил Женя, устанавливая по свежей памяти Гарькино лицо. — Ишь ты, защитник нашелся, бодряк-говорун!»