Игорь подошел к кассе, на ходу протягивая деньги. На север билеты оказались на сегодняшний день. И миловидная кассирша выдала ему длинную похрустывающую бумагу.
— Везет же иногда людям, — поблагодарил Игорь кассиршу.
— Счастливого полета! — улыбнулась она.
Теперь надо было собрать чемоданчик и ехать в аэропорт.
— Стой! — замер Игорь. — На почту!
Он пересек улицу и нырнул в беспрерывно хлопающие двери главпочты. На всякий случай надо было проверить, нет ли писем «до востребования». Чтоб не вышла б в Витимске неувязка: «Я тебе послала письмо, но тебе, видно, не до того, заработался!»
Игорь показал в окошечко свою физиономию. Работницы «до востребования» уже не проверяли у него документов. Сегодня дежурила суровая дама в очках. Она, не глядя, покопалась в пачке писем и протянула Игорю конверт с разноцветными зубчиками по краям. Сердце Игоря дрогнуло, когда он увидел почерк. Это был Любин почерк, напоминающий кардиограмму. И Игорь отступил в угол, пропахший клеем, и быстро вскрыл письмо.
«Здравствуй, Игорь.
Не писала тебе долго, потому что обдумывала случившееся. Да, я научилась думать, анализировать, сопоставлять, взвешивать. Видно, дружба с тобой не прошла даром. Я стала расчетлива, не хуже, чем ты. И вот результат! Я поняла, что пора пришла кончать нашу дружбу. Мы в том возрасте, когда человек должен разбить свой табор. Я поняла, что нам с тобой не по пути, Игорь. В тебе много сил, и я эту силу любила. Бессознательно я тянулась к тебе, как вымирающий цветок стремится к дикой родне, чтобы дать крепкое жизнестойкое потомство. Сейчас я это стала понимать умом. Недаром я повела тебя к маминой могиле в тот наш день! Я давала тебе понять, что надо возмещать такие человеческие утраты. Чтоб на этой холодной земле жили здоровые наши дети. Много детей!
Но ошибалась в тебе, наверное. Ты решил сам распорядиться своей силой, и волей, и разумом. Все это ты пускаешь для возвышения собственного «я». Что ж, Игорек, сгорай на своем поприще! Добивайся степеней и званий! Я не помяну тебя недобрым словом. Просто ты не выдержал одного испытания — не дотянул до воскресенья, не хватило души на субботу! И я уступаю тебя тому, что тебе милее и нужнее, с чем можно жить без души и сердца, — научной формуле! Наверное, тебя и такого кто-то полюбит, а я больше не могу!
Не думай, что пишу я с бухты-барахты. Нет, у меня было много времени для раздумий и наблюдений. Боюсь, в оголтелого человека ты там превратишься, хоть защити десять диссертаций! Прощай.
Люба».
Игорь покачнулся, будто в голову ударил хмель. Стены зашатались, полетели в воздух лепехи чернил со стола, ручки со сломанными перьями, кисточки с сосульками клея на конце и сами люди замельтешили со страшной силой... Игорь зажмурился и вспомнил про открытие. И будто магнитом все оттянулось на место. Люди по-прежнему царапали что-то в почтовых бланках плохими перьями, стояли в очередях, неторопливо уходили.
Игорь облокотился на карниз перед окошечками и стал, не торопясь, обдумывать положение. Люба нанесла ему сильный удар, ничего не скажешь. Но он устоит. Потому что открытие сейчас в его руках. Он привезет его в Витимск с научной кафедры! А победителей не судят! И тебе придется еще, извиняясь, брать свои скоропалительные слова обратно, Любовь Дмитриевна!
Он стоял и думал, пока взгляд не прошелся случайно по стрелкам почтовых часов. Был второй час! Он и не заметил, как пролетело время. До посадки оставалось тридцать минут. В общежитие поздно бежать.
«Черт с ним, с чемоданом! — отмахнулся Игорь. — Не за границу еду, к своим!»
И он заторопился к выходу.
27
В Витимске все оставалось как будто по-старому. Крутился под северным ветром шаровой флюгер, визжала механическая пила и сладко пахло опилками. У пивного киоска парни с загорелыми лицами сдували пену с оранжевого пива.
Игорь приостановился возле пивного киоска, соображая, не выпить ли для бодрости пива.
— Хватни кружечку, парень, полегчает...
Игорь помотал головой: и без пива было муторно.
Чтобы успокоиться, он побрел, не торопясь, по окраине. Осенняя сумрачность заполняла долину, и впереди зажигались приманчивые огни. Игорь разглядывал светлые точки в городе, знакомые ему. Увидел далекое окошко своего родного угла. Но сейчас ему надо было идти на другой огонек. Прежде всего поговорить нужно с Любой, потом уж все остальное.
Он бы прошел дом инвалидов, но взгляд задержался на крайнем окне. Не мог не задержаться — в окне маячил отец!
Игорь невольно свернул к приюту и остановился под окном. Его задержал гремучий голос отца, вылетавший из форточки.
— И долго еще ты, Феня, думаешь мне портить нервы? Долго намерена жилу от государства таить?
— Да нету ее у меня, Петр Васильевич, — возразила Феня страдальческим голосом. — Никакого потая нету!
— Слышу твою эту песню не первый раз! — топнул отец и заскреб перед лицом Фени кусочком бересты. — А это от чего отломалось, а? Какие тут обозначения? Кто выжигал? Где главная берестянка? Что там было написано, а?
— Нету, — забормотала Феня, — нету никакой берестянки, эта невесть откуда взялась!