Открытие

Благополучно вышли из глухих мест. И на выходе из тайги Алешка говорит Федьке: «Ну, теперь застолбили жилу... всем копачам хватит стараться на сто лет. А что, если мзду небольшую взимать нам с копачей? Подумай, сколько мы жизнью тут рисковали! И сколько мы можем в тайгу хаживать? Скоро ног не поволочим. Давай, Федька, за ум браться. Чтобы золотишко в кошелях не вышло все. На землю-то садиться несподручно как-то, да с нашим открытием крестьянами грязными быть, совсем не резон!»

И только сказать он это успел, как сорвалась с его плеч котомка. И посыпалось из нее на траву золото. Алешка кинулся на колени собирать да как закричит на всю тайгу нехорошим голосом. Вместо золота — пирит, колчедан серный! Блестит, как золото, а надавил посильнее — он и хрумкнул, точно камешек простой.

Федька тоже испугался. Сбросил свою панаху[1], раскрыл котомку, а там все, как было: самородок к самородку. Золото полновесное.

Устроили они привал. Федька ужин хлопочет, а друг его опомниться не может. Обшарил всю котомку — один колчедан. Вывалил на траву и смотрит — не превратится ли снова в золото?

«Не кручинься, — говорит ему Федька, — не в тайгу идем, к людям... Рядом-то с людьми проживем. А впредь умнее будешь — зарок тайги не нарушишь. И я прежде всего не позволю тебе».

«Дозволишь!» — закричал тут Алешка, схватил кайлу и Федьку по голове. Упал тот и кровью своей костер затушил.

Алешка панаху его на плечи — и бежать. А тайга ему вслед рыком медвежьим: «Ры-ы-ы!»

Прибежал он все же в жилуху и — в золотоскупку. Молит: «Примите скорей!» Вывернул на прилавок котомку, а там вместо золота — сланец серый, окрапленный колчеданом...

У Любы уже в середине рассказа намокли ресницы. И как только смолк голос Фени, на щеку Любы скатилась светлая капля.

— Тетя Феня, а Василий ваш эту жилу ищет? — спросил Игорь, незаметно вытирая свои глаза о Фенину кофту-самовязанку.

— Эту, Игоречек, — закивала Феня, — много терзаний поимел он на поисках... Оборвался, обнищал, вот и вынужден был пойти на шахту...

— А теперь опять будет искать жилу? — спросил Игорь.

— Ох, нелегко теперь собираться-то, — сказала Феня. — В тайгу с одной буханкой хлеба не выйдешь...

— А с Матвеем Андреевичем если ему? — спросил Игорь. — Вдвоем бы они быстро нашли ту жилу.

— Нельзя им вместе, — ответила Феня, щекоча Игоря кончиками волос. — Матвей Андреич от государства ищет, а Вася от себя старается...

— А почему они не соединятся? — спросил Игорь.— Быстрей бы получилось!..

Но тут вмешалась мать. Она тоже любила сказки Фенины слушать и возилась недалеко с тряпкой, вытирая пыль.

— Почему, почему! — оборвала она Игоря. — Много будешь знать — быстро состаришься.

— А мне надо знать, с кем лучше в тайгу идти, когда вырасту! — огрызнулся Игорь. — Чтоб жилу найти!

— Лучше с Матвеем Андреевичем, Игоречек, — вздохнула Феня. — Старательской долюшки горькой тогда тебе не знать.

— Когда вы с Любой подрастете, старатели вовсе выведутся, — заметила мать. — Одни геологи останутся, с высшим образованием.

Плещут холодные во-о-олны...

Из сеней донесся голос отца и скрип половиц под его ногами.

Феня смахнула ловким пальцем слезинку с Любиной щеки, проворно соскочила с дивана и юркнула на кухню. Она побаивалась отца, хоть он всем заявлял, что занимается ее перевоспитанием и надеется как раз в ней насовсем истребить кулацкий корень Крупца.

«Я из тебя сделаю человека, Феня! — любил повторять отец. — Будешь придерживаться рабоче-крестьянских позиций!»

Феня и перековывалась возле матери. Отец женился на самой бедной безродной сахалярке и доверял матери перевоспитание Фени. С матерью-то домработница подружилась. И перед Куликовым она не робела. Соберутся и разговаривают о родине. Вспоминают свои места, цветущие сады и тихую речку Свапу. А отец только посмотрит на Феню, она сразу опускает голову.

Отец вошел в зал без улыбки, молча. При хорошем настроении он пел и дома. А тут только до порога.

— Есть будешь, Петя? — спросила мать, виновно мигая ресницами-чернушками.

— Нет что-то аппетита, — отозвался отец и сразу направился к дивану.

Люба затаилась в углу дивана, загораживая собою Игоря, точно отец собирался бить его.

Отец остановился перед ними, вынул руку из-за спины. На его ладони лежала знакомая книжка. Потрепанная, с надломленным уголком.

Отец положил книжку на колени Игоря, поглядел вроде бы на него, а на самом деле куда-то дальше своими пронзительными глазами.

— Книги-то не надо терять, сын, — наконец сказал отец, сверкнув коронкой. — В книгах большая сила, только ее на дело употреблять надо, а не слабину ею разводить научную!

— Больше не буду, — пообещал Игорь.

— Это он из-за меня, Петр Васильевич, — сказала Люба. — Я во всем виновата!

Отец улыбнулся, пригладил Любины косицы и сказал:

— А ты, перепелка, не клохчи! Пусть свою грудь учится подставлять!

— Петя, может, разогреть борщ? — вмешалась мать.

Отец поводил крутым подбородком над головами ребятишек и пошел в спальню.

3