Открытие мира (Весь роман в одной книге)

Посмотрел хмуро, поверх железных очков вокруг себя оратор из города, которого Шурке теперь почему‑то опять было жалко, хотя, наверное, его и не стоило жалеть. Он, оратор, зашевелил неудобно руками, толком и не разглядишь, не поймешь, то ли хлопает, как все, то ли царапает, трет ладони, зачесались. Глядя на эти старания, торопливо, мелко заприкладывали растопыренные пальцы бондарь и лавочник. Скажите, какие послушные, сообразительные! Что же Ваня Дух зевает?

— Вот как складно получилось, замечательно, — сказал, дрогнув голосом, Яшкин отец. Помолчал, добавил: — Так и запишем, в газету пошлем, в «Правду». Пускай все читают!

— А германы, австрияки будут знать? Дойдет до них наш приговор? — осторожно, недоверчиво поинтересовался Косоуров.

— Непременно, — ответил дядя Родя с такой убежденностью, что у Шурки стало не по себе в горле, как недавно было на сердце.

Но дядя Родя не сказал, как это получится, он только пошутил:

— Приговор народа, Иван Алексеич, что ласточка весной, — под всякую крышу прилетит, где бы ни торчала, мы скажем, эта самая крыша.

Народ расходился по домам, заседание Совета, наконец, по всему видать, заканчивалось.

Наговорили много, напостановляли мало, и будет ли какой толк, еще неизвестно. Все как‑то сразу стали молчаливые, серьезные.

Яшкин отец, спохватясь, спросил:

— А кто у нас ведет протокол? Пишет кто постановление?

Разумеется, никто в избе ничего не писал. Не было поблизости ни чернил, ни бумаги, ни завалящего какого огрызка карандаша.

— Виноват, забыл порядок, — покаялся дядя Родя. — Надобно, товарищи депутаты, выбрать нам секретаря Совета. Да, кстати, и замену мне и подмогу, правую руку — товарища председателя, как говорится. Так положено всегда, — объяснил он.

Товарищем председателя единогласно избрали дяденьку Никиту Аладьина, а на секретаре споткнулись.

Дядя Родя задумчиво почесал окладисто — густую бороду, оглядел не один раз депутатов, выискивая секретаря, еще порылся в русых курчавинках бороды и неожиданно обратился к Шуркиному бате:

— Не минешь тебя просить, Николай Але ксандрыч. Быть тебе у нас секретарем!

— Что ты! — испугался Шуркин отец, руками замахал. — Какой я секретарь?! Я, почесть, неграмотный, не умею писать, все перезабыл, верно говорю. Домой по неделе письмишко, бывало, царапаешь в Питере, сам после не разберешь, чего нагородил… Нет уж, ослобони, Родион Семеныч. Что не могу, то не могу.

Дядя Родя настаивал:

— Александр поможет, он парень грамотный. Яков мой опять же… по очереди.

«Помогу, тятенька, не отказывайся!» — хотел крикнуть Шурка и не успел. С лежанки скатился Яшка, очутился возле стола.

— Где писать? Чего писать, говорите скорей! — распорядился Петух, решительно засучивая рукава рубашки.

Дядя Родя вскинулся глазами на лежанку.

— Чей черед? — спросил он, явно имея в виду Шурку. Вот что значит председатель, родному сыну не уступил.

— Кто первый? — переспросил Яшкин отец.

Тогда и Шурка оказался каким‑то непонятным образом у стола с белой скатертью.

— Вместе будем писать, — сказал он Яшке, — Рука устанет, зачнем сменять друг дружку. Эге?

— Эге. Я попробую, чур, — торопливо откликнулся Петух. — Показывайте, чего писать?.. Да у вас тут и бумаги нету, тятька! — рассердился он. — Эх вы, писаря!

Никита Аладьин и Егор Михайлович, добряки, рассмеялись.

— Ах, сопляки!

— Поглядите на них, как схватились, не оторвешь, дуй те горой!

А Евсей Борисыч Захаров, спасибо, откликнулся без смеха, серьезно — ласково:

— Самое ихнее занятие. Писать — не коров пасти, умеют, научились, травка — муравка… И то сказать, слава богу, молодые, — добавил он, закуривая, крепко, вкусно затягиваясь дымом. — Жизня новая, она такая же, только что родилась… Вместе и вырастут.

— Да полноте забаву строить, мужики, как не стыдно! Евсей, будет тебе, мы сами еще не старые, демон вас задери совсем, как‑нибудь справимся! — закричала, как всегда, с сердцем и озорно Минодора. — Перепутают, напишут чего не так, отвечай опосля за них, бесенят. Нет уж, свои надоели до смерти, я сама про себя в ответе.

— Ну да!.. Тут серьезные разговоры, дела, как можно баловаться! — поддержали, подхватили некоторые мамки.

Известно, им бы только лишний раз выпороть ненаглядных деток, хоть языком, страсть любят. А кто‑то из чужих мужиков, уходя последним из избы, ехидно заметил:

— Ваша забава как раз по ребятам. Эх вы, умники — разумники… на чужое добро! Хватай скорей, а то не достанется!

И длинно, противно выбранился.

Но председатель Совета Родион Большак никого не слушал, только посмеивался. И Шуркин батя, слава тебе, замолчал, перестал отказываться. Поэтому Яшка и Шурка, окончательно утвердясь в правах помощников, не думали отходить от стола, у них шел свой разговор с Колькой Сморчком. Колька давно рылся на печи в холстяной торбе, ему подсобляли Катька и Володька.

Хозяин школьной торбы, соскочив вниз, подал добровольным секретарям Совета тетрадку в клеточку, наполовину в кляксах и задачках, решенных и нерешенных.

— Кто же по клеткам пишет сочинения, диктант? — спросил уничтожающим шепотом Яшка Петух. — Тут не арифметика, балда!