Открытие природы

Подобно тому как Александр взирал на природу как на пронизанное взаимозависимостями целое, его брат изучал язык как живой организм. Вильгельм считал, что язык, как и природу, надлежит рассматривать в расширенном контексте ландшафта, культуры и народа. Александр, пересекая континенты, искал группы растений, а Вильгельм исследовал языковые группы и общие для разных народов языковые корни. Он изучал не только санскрит, но также китайский, японский, полинезийский, малайский. Для него это было сырье, основа для теорий, как для Александра эту роль играли ботанические образцы и метеорологические измерения.

Братья трудились в разных дисциплинах, тем не менее исходили из одинаковых предпосылок и часто прибегали к одной и той же терминологии. Александр искал в природе формирующую поступательную силу, Вильгельм теперь писал о «языке как об органе, формирующем мысли»{1201}. Подобно тому как природа представала младшему брату не нагромождением растений, камней и животных, а чем-то неизмеримо большим, старший видел в языке куда больше, чем просто слова, грамматику и звуки. Согласно радикально новой теории Вильгельма, разные языки отражают разные взгляды на мир. Он видел в языке не просто инструмент для выражения мыслей, а то, что формирует сами эти мысли – через грамматику, словарь, систему времен и так далее. Это было не механическое устройство из отдельных деталей, а организм, единство, в котором сплетаются воедино действие, мысль и речь. Вильгельм стремился свести все воедино, в «образ органического целого», как он сам говорил, – совсем как Александр в Naturgemälde{1202}. Два брата трудились на всеобъемлющем уровне.

Для Александра это означало, что он осуществил свои мечты о путешествиях. Со времени своего путешествия по Латинской Америке, за истекшие с тех пор почти тридцать лет, раз за разом срывались его попытки организовать другие экспедиции, необходимые по логике его исследований. Гумбольдта не покидало чувство, что если он действительно хочет сформировать подход к природе как к единому целому, то ему нужно увидеть гораздо больше. Идея о природе как о плотном сгустке, паутине жизни, вызревшая во время его южноамериканской экспедиции, требовала дополнительных данных со всего мира. Ему более, чем другим, необходимо было побывать на возможно бо́льшем количестве континентов. Этого требовали его исследования закономерностей климата, растительных зон и геологических образований.

Много лет его манили высокогорья Центральной Азии. Он мечтал взобраться на Гималаи и соотнести увиденное там со своими андскими наблюдениями. Он не уставал теребить британцев, прося допустить его на Индийский субконтинент. И почти двадцать лет тому назад он даже узнал у одного русского дипломата в Париже, есть ли открытый путь из Российской империи в Индию или на Тибет{1203}.

Все было безрезультатно, пока Гумбольдт не получил вдруг письмо от министра финансов России графа Георга фон Канкрина, немца по происхождению. Осенью 1827 г., когда Гумбольдт готовил свой берлинский цикл лекций, Канкрина заинтересовала информация о платине как возможной русской валюте. За пять лет до этого в Уральских горах обнаружили месторождение платины, и Канкрин высказывал надежду, что Гумбольдт сумеет снабдить его информацией о платиновых деньгах, применявшихся в Колумбии{1204}. Он знал, что Гумбольдт продолжает поддерживать тесные связи с Латинской Америкой. Гумбольдт сразу усмотрел в этом новую возможность. Он подробнейшим образом, на многих страницах ответил Канкрину и затем приложил к этому тексту другой, короткий, с объяснением, что визит в Россию был его «самым горячим желанием»{1205}. Уральские горы, гора Арарат и озеро Байкал стали «сладчайшими образами» для его рассудка{1206}.

Хотя это была не Индия, но если бы он смог получить разрешение увидеть хотя бы азиатскую часть Российской империи, это, вероятно, снабдило бы его достаточным количеством данных для завершения Naturgemälde. Гумбольдт уверял Канкрина, что, несмотря на свои седины, сумеет вынести лишения длительной экспедиции и способен идти девять или десять часов без перерыва{1207}.

Не прошло и месяца после ответа Гумбольдта, как Канкрин побеседовал с царем Николаем I, который пригласил Гумбольдта совершить экспедицию по России, пообещав покрыть все расходы{1208}. Кроме того, помогли, вероятно, тесные связи прусского и русского дворов, ведь жена императора Николая – Александра – была сестрой Фридриха Вильгельма III. Наконец-то Гумбольдт отправлялся в Азию.

16. Россия

В небе не было ни облачка, стояла теплынь. Плоская равнина, выжженная летним солнцем, уходила за горизонт. Цепочка из трех карет ползла по так называемому Сибирскому тракту, протянувшемуся на восток от Москвы на несколько тысяч миль.