Открытки от незнакомца

Я отвлекаюсь на работу. Надо уложиться в сроки, не затягивать с платьями для невест, чьи свадьбы намечены на весну; работы у меня через край. Я устраиваюсь в своей мастерской и включаю радио. Его негромкий звук, сливающийся с шумом швейной машинки, действует как успокоительное, хотя в действительности это попытка отвлечься от воцарившегося в доме безмолвия. Я стараюсь не думать об отце, о матери, даже о Симеоне. Я просто работаю, весьма продуктивно, благо что нет ни перерывов, ни поводов отлынивать. Правда, я все время проверяю, не пришли ли мне на телефон новые сообщения. Раз или два начинаю сама писать сообщение Симеону, но здесь, дома, прежней решимости уже нет, и я удаляю написанное.

Под вечер накануне дня похорон должны приехать Майкл и Мэриэнн с девочками. Мэриэнн, уделяющая внимание таким подробностям, предупредила, что они заранее поедят и не будут голодны. Они с Майклом поспорили, надо ли брать с собой дочерей, но, как я поняла, победила Мэриэнн, считающая, что для них важно проститься с дедом. Я не исключаю, что так она создает прецедент, думая о будущих похоронах, которых теперь следует ожидать скорее среди ее родни, хотя мне ее мотивы не так уж важны. Я просто рада, что буду не одна.

Я занимаю себя хлопотами: стелю постели, подбираю полотенца. Комната отца останется пустовать, я просто закрою дверь. Никому не захочется ночевать на кровати, только что запятнанной смертью.

В холодильнике мышь повесилась. Открыв дверцу, я нахожу полбутылки вина, пакет молока и позеленевший сыр: все эти дни я выживала на тостах и конфетах. Пополнение запасов приносит забытое ощущение нормальности. К моменту, когда подъезжает Майкл с семьей, я уже разожгла камин, в доме стало теплее и уютнее.

Я встречаю их у двери дома, ставшего моим. Первыми вылезают из машины девочки, у них скорбный вид – видимо, в пути Мэриэнн преподала им урок этикета.

– Здравствуйте, тетя Кара, – звучит писклявый дуэт. – Нам очень жалко дедушку.

Я раскидываю руки и прижимаю к себе обе склоненные головки.

– Спасибо, девочки. Это очень грустно, но дедушка последнее время сильно болел, поэтому так ему лучше – больше не мучается.

Они молча стоят столько, сколько требуют приличия, а потом поднимают на меня сияющие глаза.

– Можно нам в дом? – просят они, припрыгивая на месте, траурного поведения как не бывало.

– Девочки! Что я вам говорила? – доносится от машины голос Мэриэнн. – Тете Каре очень грустно, ей совсем не нужно, чтобы вы скакали, как две собачонки. Уймитесь!

Продолжая их обнимать, я обращаюсь поверх двух головок к Мэриэнн:

– Все в порядке, не волнуйся. Так даже лучше. Я уже устала от тишины и одиночества. Прошу вас, входите! Хорошо доехали?

Вся четверка заходит в дом. Девочки вдохновенно трещат, Мэриэнн делится подробностями поездки, один Майкл помалкивает. Он, как носильщик, тащит за своим семейством чемодан. Я жду. Он заговорит, когда будет готов. Я киваю Мэриэнн и улыбаюсь, но на самом деле ее не слушаю. Все мое внимание сосредоточено на Майкле. Он отстает от остальных и осторожно озирается. Переступая через порог, он, кажется, запинается, как животное, принюхивающееся, нет ли опасности. Раньше я этого в нем не замечала. Не исключено, что это мое воображение, что я проецирую свое изменившееся представление о семейной истории на его поведение и воспринимаю его в неверном свете. Но даже если это была осторожность, он быстро приходит в себя, и я склоняюсь к мысли, что выдумала то, чего в помине не было.

– Дом словно и не изменился, – говорит он не презрительно, а с любовью. – Какие планы, Ка? Продашь дом или будешь жить в нем дальше?

Я не удивлена прямотой вопроса, потому что знаю своего брата.

– Думаю пожить, по крайней мере пока. Если переезжать, то придется столько всего разбирать! Проще остаться, запереть дверь и забыть. И вообще, старому дому не помешает немного любви и ласки.

Мэриэнн оценивающе разглядывает линялые ковры, пожелтевшую краску на стенах.

– Тут есть что освежить, – говорит она доброжелательным тоном.

До этого я не замечала, до какой степени дом нуждается в ремонте. Я посвящала все внимание уходу за отцом и своей работе и привыкла закрывать глаза на его обветшание, особенно когда за чистотой стала следить миссис Пи. Теперь, когда с моих глаз спала пелена, я вижу то же, что остальные, и от этого мне становится так горько, что ноги подкашиваются. Мэриэнн обнимает меня за плечи и уводит в кухню. Там она сама ставит чайник, прежде чем я вспоминаю, что надо бы предложить гостям чаю.

– Прости… – бормочу я, перестав всхлипывать. – Сама не знаю, что со мной…

– Не извиняйся, – перебивает меня она. – Это естественно, прошло слишком мало времени… – Ее ласковый, тихий голос действует расслабляюще, как погружение в теплую ванну.

– Я не ожидала…

Она замирает и смотрит мне в глаза.