Открытое произведение. Форма и неопределенность в современной поэтике

А теперь предположим, что автор детектива (автор, который верит в традиционные структуры, которые наиболее просто выражены в детективном романе, но являются теми же самыми, например, в прозе Бальзака) хочет описать ситуацию человека, играющего на бирже. Действия такого человека вовсе не определяются каким-то одним набором параметров: иногда он руководствуется этическими нормами общества, в котором живет, иногда – законами свободной экономической конкуренции, которые от них отличаются, а порой (чаще всего) действует не на основе каких-то параметров, а просто понуждаемый иррациональными тенденциями рынка, которые могут зависеть от сиюминутной ситуации в промышленности или от чисто финансовых колебаний, динамика которых больше не зависит от индивидуальных решений, но подавляет и определяет их, отчуждая (поистине отчуждая) того, кто захвачен теперь уже самодовлеющим круговоротом взаимодействующих факторов. Язык такого человека, его манеру оценивать происходящее уже нельзя свести к какой-то упорядоченности и даже к законам психологии; в одной фазе своих отношений он будет действовать согласно какому-то закону психологии (если у него эдипов комплекс, он будет соответствующим образом вести себя с девушками), но в другой его действия будут определяться объективной финансовой ситуацией, она-то и заставит его принимать решения, в которых он будет претерпевать воздействие и которые не имеют никакой причинно-следственной связи с проблемами его подсознания. Здесь рассказчик осознает, что ему надо описывать характерную для нашего времени ситуацию распада, того распада, который пронизывает наши чувства, язык, с помощью которого они выражаются, и действия. Он знает, что решение, принятое его персонажем, может не привести к результату, который предполагается традиционными правилами причинности, потому что ситуация, в которой он находится, может наделить его поступок совершенно иным значением. Таким образом, если автор упорядочит этот материал в соответствии с повествованием, которое, напротив, признает традиционные причинные отношения, его персонаж ускользнет от него. Если же он попытается описать его в связи со всей ситуацией с учетом всей ее социологической и экономической подоплеки, он займет место антрополога: ему надо будет собрать массу описаний, сделать целые описательные куски, но отложить окончательное истолкование до того момента, когда исследование продвинется вперед. Следовательно, его описания будут способствовать обрисовке «модели», которую нужно воплотить, но воплотить ее полностью не сможет, хотя к этому и стремится, рассказчик, пытающийся включить в процесс художественного формообразования и какую-то точку зрения на реальность.

В таком случае у рассказчика останется только один выход: описывать своего персонажа так, как он проявляется в ситуации, рассказывать о нем в тех ракурсах, которые она предлагает, описывать всю сложность и неопределенность его отношений, говорить об отсутствии четких норм его поведения – и делать это путем нарушения принятых норм повествования.