Отличник

Надо сказать. что комната у Толи была особенная, на стенах не было обоев, все стены были расписаны каким-то очень талантливым художником. Нарисован был сказочный лес, тот самый, муромский, дремучий. Еловые ветви своими огромными лапищами напирали на вас, из дупла смотрел филин. Мухоморы, поганки торчали повсюду. Папоротник, волчья ягода, за ней и сами волки, выглядывавшие из-за деревьев, – все было, как живое, и даже шевелилось. На потолке были звезды. И замечательная деталь, – этот умник, я имею в виду автора произведения, – звезды небесные, глаза у филина и волков, светлячков, гнилушки, имевшиеся в лесу, выписал, используя светонакопительную краску. И в темной комнате со всех сторон смотрели на вас голодные волчьи глаза. К тому же скреблись мыши, свистел сверчок, – корм, купленный для игуаны, жившей у Толи, и не съеденный; и, видимо, в поисках этого сверчка и осмелев от воцарившейся в комнате тишины, по полу, шурша хвостом и брюхом, бегала та самая игуана. Да и пахло в комнате сыростью.

В такой обстановке даже у совершенно трезвого человека с крепкими нервами, вся кожа покроется мурашками, а если представить себе человека пьющего, с психикой, скажем прямо, расшатанной? Да. Невесело Толе было в этом жилище. Соседи, которые оказались очень приличными людьми, потом мне рассказывали, что Толя разжигал в тазу костер, прямо посередине комнаты и выл по-волчьи самым натуральным образом, пытаясь то ли напугать, то ли подластиться к зверям, смотревших на него со всех сторон.

Спал я плохо, всю ночь, сквозь сон слышал, как американская кружка пела «Хепи бёздэй ту ю», что могло означать лишь одно – бутылки с самогоном опорожняются. А потом Толя заговорил:

– Для того. чтобы создать что-то великое, надо самому стать великим. И необходимо стремиться к совершенству. Совершенствуя себя, мы совершенствуем мир. А переставая совершенствоваться, теряем веру, образ Божий, погрязаем в пороках и болезнях.

Пьяный Толя говорил сам с собой, а потом и вовсе запел:

– Муха по полю пошла, чью-то денежку нашла… Приходите тараканы, я вас чаем угощу. И вышла замуж за комара, пауку отказала. Придумают же!

И хохотал Толя от души над своими размышлениями.

Утром, чуть свет, я проснулся и увидел Толю, сидящего рядом и смотревшего на меня. Он явно меня не узнавал и понять не мог, каким образом незнакомый человек оказался в его квартире. Боюсь, что недобрые мысли на мой счет роились в его пьяной голове. Спасли меня те самые рабочие, что оставили корыто для раствора у самого выхода из подъезда. Только они загремели лопатами, замешивая раствор в корыте, Толя вскочил и побежал на улицу учить их уму-разуму. С ним явно творилось что-то неладное. Я быстро оделся и пошел на выход.

2

Через три дня я заказал по Леониду панихиду в Храме мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи, который находился на Миусском кладбище, рядом с Савеловским вокзалом. Помогла актриса с нашего курса, которая была прихожанкой этого храма.

В самом начале нашего знакомства Леонид, помнится, говорил, что в церковь ходить необходимо. Что надо себя за шкирку туда тащить. Так до самой смерти это и оставалось одним лишь благим намерением с его стороны. Отпевать, и то приходилось заочно.

На панихиду ехали с мистическими приключениями. Новая машина Савелия Трифоновича, американский «Форд», вдруг стала барахлить. Когда он исправил ее, то случилась другая беда. Мы, зная дорогу, будучи в здравом уме и твердой памяти, против воли своей стали уезжать от храма все дальше и дальше. Уезжали, понимая, что и с машиной, и с нами творится что-то неладное, какая-то чертовщина. Заехали, наконец, в тупик, где был пункт по приему металлолома. Савелий Трифонович особенно нервничал, не в силах понять того, что происходит.

На панихиде, кроме меня, Фелицаты Трифоновны и Савелия Трифоновича, были: Тарас Калещук, Зураб Каадзе, Гриша Галустян, Яша Перцель, Антон Азаруев, Кирилл Халуганов, Скорый Семен Семенович, братья Сабуровы, Васька, Люба Устименко, наши сокурсники и товарищи Леонида по бизнесу. Отца Леонида не было. Хотя Москалеву-старшему о панихиде, пусть и через третьи руки, но было доложено наверняка. Был и Толя Коптев, которому я сообщил о предстоящей церемонии по телефону. Он стоял в костюме, солидный, серьезный. Ничего не предвещало того, что вскоре произошло.

Когда священник стал читать слова из молитвы об умерших: «Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего, иде же несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная», Толя вдруг выкрикнул:

– Не в той тональности! Здесь следует брать ниже.

И он стал показывать, как, по его мнению, следовало бы это делать.

Поначалу, какое-то мгновение, решили хулиганства не замечать. Хоть и нелепо было то, что выходило из Толи, но все же оно не сбивало священнослужителя, а как бы дублировало. Но очень скоро он просто стал мешать вести службу, и мы с Тарасом взяли Толю под руки и вывели из Храма. Он не сопротивлялся.