Отличник

Ясно было, что он нездоров. Я заплатил за бутылку, которую он намеревался купить, и мы вышли из магазина. И тут Толя вдруг сломя голову понесся через забитое быстродвижущимися машинами Садовое кольцо на противоположную сторону. Кого-то поймал там, низкорослого и стал душить его прямо в телефонной будке. Я нырнул в подземный переход и так же бегом помчался на другую сторону. Смотрю, он держит за горло до смерти напуганного вьетнамца.

– Что ты делаешь! Пусти его, – закричал я и попытался несчастного освободить.

Толя меня не слушался.

– Он мне средний палец «фак ю» показывал! Думал, я не замечу, не пойму!

– Отпусти! Он не виноват! – еще громче закричал я.

– Да? А почему тогда дружки его разбежались?

Ну что ему на это мог я ответить? Я видел, что он явно не в себе. Вьетнамца все же я у него отбил, и мы пошли к Толе домой.

Комната у Толи была хорошо обставлена, чувствовался вкус. Но совсем не убиралась, слишком была засорена. На полу стояло бутылок двести пустых, из-под водки. Это у Толи, который даже пива не пил. Известие о смерти Леонида он воспринял до странности спокойно. Чтобы как-то приободрить меня, он достал из шкафа красивую коробку.

– Вот, – сказал он, смеясь. – Купил дуэльные пистолеты, научился их заряжать. Хотел на дуэль Леньку вызвать. Да, получается, опоздал. Можно Скорого, да тот стреляться не станет, трусоват.

– А с Леонидом за что?

– За измену своим идеалам.

– Странно. Он, наверное, страдал, мучился, а ты его за это застрелить хотел.

– А может, я в него бы и не стал стрелять. Может, я намеревался в воздух. Может, я хотел погибнуть на дуэли, как настоящий человек. Проклятое время, подлое. Помяни мое слово, дуэли еще вернутся. Без них просто невозможно. Нравственность упала катастрофически.

Толя потер ногу ниже колена и объяснил, что ушиб ее о корыто для раствора, оставленное строителями прямо у дверей подъезда. И тут же пригрозил, что завтра с утра научит строителей уму-разуму, объяснит, где можно оставлять корыто, а где нет.

Я обратил внимание на бутылки с наклейками «Святая вода», в которых плавали лимонные корки.

– Это самогонка, – пояснил Толя и тут же предложил одну из них распить.

– Давай уж водку, – сказал я. – Помянем Леонида.

Пить, однако, было не из чего. Волей случая у Толи осталась цела всего одна кружка, та самая, что пела по-английски поздравление «Хэпи бёздэй ту ю»; пела, лишь только донышко ее отрывалось от поверхности стола или полки, на который она в данный момент стояла. Эту кружку Толе на день рождения подарила Фелицата Трифоновна. Подарила, не зная его ненависти к Америке и ко всему англоязычному, а возможно, и с подачи покойного Леонида-шутника. И Толя, помнится, клялся расколотить ее вдребезги, но не только не расколотил, а, как выяснилось, она одна из всей имевшейся у него посуды и уцелела.

Пришлось пить из горла. Помянули, помолчали, вспомнив каждый свое. А затем Толя завел разговор о недавнем моем прошлом.

– И как ты докатился до механика сцены? – допытывался он.

И, хотя я был уже зачислен в штат одного из московских театров на должность очередного режиссера, я стал вести беседу в том русле, в котором Толе было наиболее комфортно.

– Булгаков Михаил Афанасьевич просился в механики сцены. Что тут зазорного?

– Он сначала в режиссеры просился, потом в актеры, затем уже, в крайнем случае, в механики.

– Я тоже просился и в режиссеры, и в актеры. «Кто ты такой? В ГИТИСе учился? Да вас таких…». Сталин за меня не заступился.

Толя пил жадно, при этом ругал алкоголиков, себя, разумеется, не причисляя к их нестройным рядам.

– Ты о себе подумай, – вырвалось у меня.

– Нет. Надо о людях думать. Надо людей спасать. А то придумали отговорку: «Спасешься сам, вокруг тебя спасутся тысячи». Успеется, – о чем-то задумавшись, сказал Толя и пошел чистить зубы.

Когда он жил с Катей, у него была новая красивая зубная щетка. После того, как зубы чистились, он натирал щетку мылом и оставлял ее в таком состоянии сохнуть. Для того это делал, чтобы не заводились, не множились на щетке микробы. Теперь, по прошествии нескольких лет, у него оставалась все та же щетка, только вот щетина на ней вся повытерлась, и зубы чистить было нельзя. Не было щетины, не было зубной пасты, не было зубного порошка. Толя намылил руку и почистил зубы пальцем. Я понял, что он готовится ко сну и встал для того, чтобы откланяться. Но Толя слезно стал просить меня остаться, не уходить, и я, позвонив жене и объяснив ситуацию, заночевал у него.