Отложенное самоубийство

Виолетта высасывает неосторожных граждан, как мух, и оставляет после себя только пустые оболочки. Такой у нее недостаток. Интересно, может ли человек отвечать за свои недостатки, если он их не осознает?

Видеозвонок от Агафона. Расплывчатый брат сидит в каком-то красном ореоле. Как в репортаже из ада. Видимо, слабый трафик, искажает цвет и форму. Лишь бы суть не искажал. В России уже глухая ночь.

— Привет, Агафон! Почему не спишь?

— Лихорадочно пишу диссертацию. Сегодня мой научный руководитель Гидерашко вернулся из Москвы. Он был там на защите «диссера» своего аспиранта. Вернулся в шоке и придал мне ускорение.

— И что его там ввергло в шок?

— Гидерашко рассказывал, что на столы поставили дешевую докторскую колбасу и резаные бананы. Все присутствующие дико обжирались этим яством. А на банкете пили водку и закусывали творогом! Даже Гидерашко был поражен такими извращениями.

Видно, что и сам Агафон потрясен московскими обычаями. Он не улыбается и ковыряет шариковой ручкой в носу. С детства такая дурная привычка.

— А ты как? Пишешь что-нибудь про свои встречи с ужасным?

Я в затруднении. В последнее время у меня было много встреч с ужасным, но об этом не написано ни строчки.

— Пока думаю.

— Пиши-пиши! Бери меня в соавторы. Я тебя буду мотивировать! А ты в веках прославишь мое имя.

— По-твоему, все «ништяки» должен получить не писатель, а его брат, — недовольно говорю я. — Это неправильно. Куда я попал? В мир, предназначенный для братьев?

Агафон щедро предлагает:

— Ну, взамен ты можешь попросить меня поставить кому-нибудь зачет.

— У меня нет таких протеже. Видишь, я даже не могу воспользоваться случайным блатом, — отрицательно качаю я головой.

Брат хихикает.

— Как паппа мио? Спит?

Агафон опасливо оглядывается вокруг в своем красноватом аду и отвечает:

— Папа живет на облаке. Сейчас-то отдыхает. Он постоянно ерундит. Все такой же умный.

— Будь осторожен. Закрывай плотнее дверь. В другой комнате он неопасен.

— Папа говорит про разумный тополиный пух, который летит мимо наших окон, а к нам — ни-ни.

— Ты, Агафон, за ним записывай. Пригодится для «диссера», — смеюсь я.

— Он говорит очень неожиданные вещи. Просто парадоксальные.

— Это же интересно!

— Не очень.

Агафон тяжко вздыхает и выдает самое страшное:

— Недавно папа опять сиденье для унитаза обрызгал. Обещал больше так не делать. Но я почему-то ему не верю.

— Не верь. Опять обрызгает, — соглашаюсь я.

Агафон грустно заключает:

— И что же делать с этими бывшими советскими учеными? Разруха в головах — разруха в сортирах.

Глава 10

Над Песталоцциштрассе под жизнеутверждающее звяканье колоколов встает заря нового дня. Это, конечно, слишком поэтично сказано: «заря»! Так, незначительное освещение с небес. Светлые сумерки. И опять включили дождь. Начало третьей недели октября.

Сижу на кухне, «сегоднякаю» чем бог послал. Послал он скромно, но разнообразно: два вареных вкрутую яйца с хлебом-маслом и большой яркий апельсин. Апельсин своим оранжевым существованием опровергает мою уверенность в том, что весь мир состоит из холодной бесцветной Баварии. Есть еще и другие края, где круглый год жарит солнце и на тамошних елках качаются апельсины. Радио над столом бодро рапортует о дорожных пробках. Рапорт ненадолго прерывают Бейонсе, Шакира и Джордж Майкл. Заткнуть бы их всех, но лень привставать и тянуть руку. Пускай достают.

Сегодня встречаюсь с Ланой — едем к Лизе и Себастьяну, поищем алиби Алоиса Кальта. Ханс и Гретель пропали вечером тринадцатого июня тысяча девятьсот девяносто первого года. Себастьян вполне мог в это время работать в «азюльхайме» и знать Харуна. Но если он ничего не знает про афганца, тогда я перехожу в крутое пике. Что делать дальше — непонятно. Еще раз встретиться с Кальтом? А вдруг он все придумывает? Басни дедушки Крылова. Необходимо подтверждение его слов. Если я докажу, что Кальт не мог убить детей Райнеров, тогда все дело «Баварского монстра» вешается на гвоздик в туалете. Короче говоря, если бы да кабы, да во рту росли грибы, был бы не рот, а целый огород! К тому же встает вопрос: что вообще случилось с Хансом и Гретель? Алоис Кальт утверждает, что детей убила его жена. Но почему Беа это сделала? И куда делись тела?

Понедельник ползет, как сытая анаконда по амазонской сельве. Каток времени неторопливо подминает под себя час за часом и прокладывает все дальше дорогу моей судьбы. Колокола добросовестно отмечают пройденные километры жизни. Депрессия помогает мне ничем не интересоваться, а физическая недостаточность — ничего не делать. Скоро обед. С ностальгией вспоминаю фаршированные перцы. Теперь придется что-нибудь придумывать. Хорошо женщинам: захотела поесть — взяла и приготовила!

Звонит одна из теток моей Марины. Эту тетку я не знаю. У Марины целый полк родственников, и все ее генеалогическое древо выучить наизусть сложно. Как «Сказание о полку Игореве». Тетка Алла выспрашивает про поездку Марины с детьми в Казахстан, про здоровье Наташи. Как умею — отвечаю. Я всегда говорю правду, но не всегда всю.