Отложенное самоубийство

Марина выключает компьютер. Тоже пошла спать. Я вздыхаю. Даже не знаю, хорошо это или нет, когда Марина рядом. Наверное, все-таки больше хорошо. Есть кому готовить фаршированные перцы и возить меня по делам на синем «Форде». Шучу. Марина за два года стала частью моей жизни. Не забыть, не вырвать. Когда врачи вернули меня с того света и я очнулся в реанимации, первое лицо, которое склонилось ко мне, было Марининым. Заплаканное, любящее лицо. Такая вот штука.

Еще один звонок. Младший братик Агафон. Троечник и зануда. Самый страшный кошмар студентов. Вечный холостяк и вообще старый хрыч. Последняя надежда капиталистической экономики. В майке-алкашке, растрепанная, небритая надежда. Но хоть такая есть.

Агафон улыбается и машет кружкой с чаем:

— Как жизнь молодая?

— Не жалуюсь. Как ты? Как паппа мио?

— Папа принялся бегать по квартире. Из спальни на кухню и обратно, — доверительно понижает голос Агафон.

— Ночью? А зачем?

— Шило в заднице. Оно мешает.

— Переизбыток ци в организме?

— Оно давно у него прокисло, это ци. Ци перешло в чи, а чи в щи. И прокисло!

Ну, что же. Брату виднее.

— У папы сейчас новая фишка — он все сушит, — жалуется Агафон. — Например, в данный момент времени — носки. Причем делает это сутками. Якобы у него ничего не сохнет. Везде развешивает. Живу в прачечной дурдома!

Я могу только посочувствовать брату. Я и папе бы посочувствовал, но он бегает.

— Папа такую ерунду несет! Спрашивает меня о вещах, которые я не могу знать, например, дни рождения людей, с которыми я вообще незнаком. Все время спрашивает меня, идет ли дождь. Сам, что ли, в окно не может выглянуть? Каждый день допытывается у меня. Но я ведь не метеоролог!

Типичный конфликт поколений. Не совсем ясного прошлого со смутным будущим. Агафон отказывается понимать, что жизнь в нашем трехмерном Евклидовом пространстве движется по ленте Мёбиуса. Сколько бы раз ты ни оборачивался по этой ленте, выбраться из нашего неодномерного мира практически невозможно. В лучшем случае окажешься в другом измерении, но все на том же плоском пространстве бесконечного, равнодушного к тебе-песчинке потока времени.

Агафон пытается обустроить реальность под себя. Как тот проповедник в Нашем Городке у торгового центра «Сити-галери». Это я просто вспомнил. Рассказываю. Вижу как-то: у входа в «Сити-галери» стоит крупный негр в просторном балахоне и что-то оглушительно проповедует прохожим, прижимая ко лбу толстую книгу. На картонке у его ног фломастером выведено по-английски: «Иисус тоже был негром!» Этого вестника не заботило, что в Библии нигде не сказано о цвете кожи Иисуса. Он просто подгонял реальность под себя. Негру по каким-то своим причинам было необходимо, чтобы Мессия оказался чернокожим. No problem! Да будет так! А в доказательство правоты неистового миссионера — помятая картонка.

Так и с Агафоном. Папа своей неуместной старостью не соответствует правильной реальности брата. Не подходит. Не тот пазл. Тем хуже для папы. Но и для Агафона, если вдуматься.

Неумолимые колокола прерывают нашу беседу. Кончаем пустословить. Пятница закончилась. Гулять вокруг дома уже поздно. Рольставни вниз! На горшок и в люльку!

Глава 13

Третий разговор с Кальтом

Опять забытая деревня, гнетущее жилище, как в воду опущенный Алоис Кальт. Все правильно. На его месте я бы тоже не пускал на крылечке, весело гогоча, радужные мыльные пузыри.

«Сервус! — Сервус!» В тусклом кабинете, похожем на гроб, ровным счетом ничего не изменилось. На первый взгляд. На второй тоже. Открытый ноутбук все так же украшает письменный стол с претензией. Не теряя бодрости, занимает место в центре среди книг, бумаг и письменных принадлежностей. В книжном шкафу напиханы Кортасар, Амаду, Мураками, Дефо, Свифт, Бэда Достопочтенный, Нострадамус и прочий литературно-философский «шурум-бурум».

— Значит, вы все-таки нашли Харуна? — спрашивает Кальт.

Я киваю. Теперь старая развалина не вызывает у меня такого резкого неприятия, как раньше. Хотя и симпатии не прибавилось. Шрек он и есть Шрек! Вон, дряблый живот выпирает, как у павшей лошади.

— Харун подтвердил, что во время исчезновения детей Райнеров вы были у них. Значит, вы невиновны, герр Кальт. Теперь у меня появились вопросы.

Кальт спрашивает, но не то, что я мог бы ожидать:

— Я приготовлю кофе? Не могу без кофе говорить о тяжелых вещах.

Соглашаюсь. Почему бы не выпить со стариком по чашечке мокко?

Кальт, извинившись, уходит на кухню. Пока его нет, я рассматриваю кабинет. Мое внимание привлекают несколько цветных фотографий в рамках на стене. Раньше я их не замечал, потому что сидел к ним спиной. На всех фотографиях изображена одна и та же молодая красивая женщина. Брюнетка в платье с голыми плечами. Пышная шапка волос. Женщина, кокетливо улыбаясь, смотрит в объектив. Вот фото в профиль, вполоборота. Кто она? Беа, жена Кальта? Возможно.

Старик возвращается с подносом. Кофейник, две чашки, ложечки, сахар, сливки, тарелочка с овсяным печеньем.

— Я не знаю, какой кофе вы любите, герр Росс, черный или с молоком. На всякий случай принес сливки.