Отложенное самоубийство

— Не думаю, что Генрих вам поможет. После ареста я ни разу с ним не виделся. Вот уже двадцать один год. Я не хотел негативно влиять на его жизнь, а он, со своей стороны, тоже не проявлял желания знаться с отцом-маньяком. Я его понимаю.

— Все-таки я постараюсь с ним встретиться. Где я смогу его найти?

— Насколько я знаю, Генрих по-прежнему живет в нашем доме. Возле Ведьминого леса. Я продиктую вам адрес.

«Чау! — Чау!» Выползаю, сажусь в «Кашкай». Сил конкретно нет. Они остались в сумрачном кабинете, полном безнадежности и мрачных воспоминаний. Ну, и компания у меня подобралась! Крюкль, Кальт… Тесное кольцо энергетических вампиров.

Лана вопросительно смотрит на меня. «Едем?» Едем!

Гонки по автобану. Растхоф, с кафетерием и технологичным туалетом. Мост через Майн. Наш Городок. Приехали.

— Ко мне? — задает вопрос женщина-кошка, уверенно повторяя изгибы городских улочек.

Отрицательно качаю головой. Нет. Не могу. Лана не спорит, вижу, что сворачивает к Песталоцциштрассе. Еще немного, и я дома. Мне нужно сконцентрироваться и подумать, а с Ланой это невозможно. Женщина-десерт.

«Кашкай» тормозит у входа. Лана чмокает меня в щеку. «Позвони, когда почувствуешь себя лучше. Я буду ждать». Она думает, что я плохо себя чувствую. Глупенькая! Но не спорю. Выгружаюсь под приветственный бой колоколов. Провожаю взглядом темно-серый «Кашкай». Все, беда умчалась. Ладно, а меня ждет лестница на второй этаж. Пора брать высоту.

Дома все по-старому, все на своих местах. Улица, церковь, колокола. Проверяю почту в ящике. Реклама, реклама, реклама, стоп! Конверт. Мне письмо из таинственного АРГ. В обнимку с охапкой глянцевой макулатуры поднимаю себя в квартиру.

Привычно располагаюсь за компьютером и открываю конверт. Все ясно. АРГ предлагает мне повторно пройти интеграционный курс, который я не успел закончить из-за инсульта. Первое занятие в июне.

Я усмехаюсь. Где я, а где июнь?! Смотрю на шуточный календарь, лежащий на столе: пьянварь, фигераль, кошмарт, сопрель, сымай, теплюнь, жарюль, авгрусть, свистябрь…Сегодня двадцатое октября, суббота. Моктябрь. Впрочем, догноябряеще жить да жить. Целых одиннадцать дней.

Включаю диктофон. Слушаю тихий голос Кальта. Свои вопросы, его ответы. Что мы в итоге имеем? Загубленную жизнь Алоиса Кальта, проведенную в тюрьме. Преждевременную смерть его жены. Пропавшую могилу детей Райнер. Невысыхающие слезы Бернхарда и Гудрун. До сих пор не прокисшую ненависть Крюкля к Беа. Тошнотворный коктейль из ошибок, лжи, карьеризма, злобы. А кто во всем этом виноват?

Истинный убийца Ханса и Гретель так и не установлен. Но это не Кальт. Беа, если и знала убийцу, унесла тайну с собой в могилу. Теперь только настоящий виновник гибели детей может указать место, где покоятся тела Ханса и Гретель. Если, конечно, он сам еще жив и помнит это место. Алоис, Беа, Генрих. Может быть, был кто-то еще?

Меня удивляет уверенность Крюкля в виновности Беа. Может быть, он знает что-то такое, чего не знаю я? Все-таки он не полный дурак, хоть и пингвин с квадратом вместо рта. Как-никак, дослужился до должности комиссара криминальной полиции. Напеваю: «Комиссары, комиссары, в черных кожаных тужурках…» Накликал. Звонит Крюкль.

Бывший комиссар уже знает, что я разговаривал с Кальтом. Его интересуют детали. Я пересказываю как могу. Человек-пингвин напряженно слушает, задает уточняющие вопросы. В свою очередь, я тоже спрашиваю, почему он обвиняет Беа. Крюкль сварливо каркает:

— Мы нашли свидетеля, который видел, как Кальт в одиннадцать часов ночи ехал на белом «Фольксвагене» в сторону своего дома. Но было темно, и свидетель не смог рассмотреть, кто конкретно сидел в машине. Раз Харун утверждает, что Кальт до утра находился у них, значит, он не мог в одиннадцать часов ехать в «Фольксвагене». Теперь становится понятным, что это была Беа. По времени получается, что она прятала трупы, потому что дети пропали после девяти часов. Кальт звонил Беа полдесятого. Где Беа была после звонка мужа и до одиннадцати, когда ее заметили, неизвестно.

— Вы допрашивали ее?

— Конечно, и много раз. После признания мужа в том, что он серийный убийца, Беа сначала вообще перестала сотрудничать со следствием. Просто сидела на стуле и молчала. А позже начала отрицать всякое свое участие в убийствах, в том числе и в убийстве детей Райнер.

— Тем не менее суд приговорил ее к тридцати годам?

Крюкль самодовольно каркает:

— Это я постарался. Я доказал, что Беа не могла не знать о преступлениях мужа. Как Кальт жену ни выгораживал, она свое все равно получила!

— А с сыном Кальта Генрихом вы разговаривали?