Отложенное самоубийство

Надо признать, что вблизи монастырь не производит впечатления чего-то замшелого, замкнутого и забытого. Совсем наоборот. Каменная лестница украшена по сторонам круглыми клумбами. Там и сям сквозь багряную листву белеют мраморные статуи святых. Чем-то все это напоминает бывшую дачу Берии в крымском Судаке. Несколько лет назад летом я там снимал комнату у предприимчивого завхоза. Дача пленяла санудобствами, дешевизной проживания, заброшенным парком вокруг и морем в двухстах метрах от входа. Спасибо товарищу Берии и завхозу. Всем рекомендую.

Забрались на самую верхотуру. С верхней площадки нам открывается величественная панорама. Между невысоких, покрытых лесом холмов извиваются бесконечные нити дорог, на которые там и сям нанизаны крохотные селения. Воздух здесь чист и свеж. С пониженным содержанием кислорода. Каждый вдох прибавляет сил и бодрости. Похоже, моя депрессия осталась у подножия горы. Никогда бы не догадался, что депрессии страдают высотобоязнью. Кроме нас, других пассионариев не видно. Октябрьская погода не располагает к прогулкам.

Площадку с трех сторон окружают постройки. Заходим в гостеприимно открытые двери одной из них. Пахнет харчами. Это трапезная. Испокон веков здешние монахини производят сыр, колбасу, вино, варят пиво, пекут хлеб. Все эти лакомства можно купить. Подходим к прилавку и обмениваем дензнаки на две кружки бочкового монастырского пива и тарелку с сыром, колбасой, хлебом. Съесть святые дары можно на открытом воздухе или внутри здания — в большом зале с низким потолком, стены которого увешаны картинами на религиозную тематику. Наверное, произведения монастырских «тицианов» и «пинтуриккио».

По тесному коридору проходим здание насквозь и выходим из него с другой стороны. Там под широкими зонтами стоят круглые столы со стульями. Место для вкушения. Несколько пенсионеров весело балаболят, потягивая алкоголь. В вине — истина, в пиве — сила, а в воде — микробы. Устраиваемся с Ланой под одним из зонтов. Прежде чем начинать поиски следов Беа Кальт, необходимо осмотреться. И выпить пива. Осматриваемся. Пьем.

— Где-то здесь должно быть кладбище. Беа была похоронена в монастыре. Нам нужно найти ее могилу и поговорить с кем-то из старожилов, — набрасываю я план действий.

Лана кивает. Сегодня она выглядит великолепно, хотя и несколько траурно. Видимо, по случаю посещения монастыря красотка одета в черные вельветовые брючки, фиолетовый свитер и легкую куртку под цвет брючек. На кудрявой голове кокетливо сидит черное кепи с крупной серебряной брошью в виде знака зодиака. Лана у нас Близнецы.

Допиваем пиво, доедаем колбасу с сыром и, поднявшись, идем искать погост. Обычно своих покойников хранят на задворках — подальше от мирской суеты. Рядом с трапезной находится церковь. Добравшись по ступенькам крыльца до массивной дубовой двери, трясу за ручку. Закрыто. Лана тянет меня в обход церкви. Она угадала, там есть дорожка, упирающаяся в открытые ворота кладбища. Видны надгробные памятники, кресты, ангелы с крыльями и прочая похоронная атрибутика. Тихо, печально, сыро, ветрено. Начинаем бродить между могил, читая надписи: «Эвелина Браун, Мария Штайнер, Элизабет Грюн, Франциска Шанц, Магда Клиппингер…» Кладбище достаточно большое — на него можно без остатка потратить весь выходной. И не один. Нам необходима помощь.

Мой ангел-хранитель, увидев наши затруднения, превращается в грузную нахмуренную женщину в монашеском одеянии и принимается усердно наводить порядок возле одной из могил недалеко от нас. Подходим ближе к монашке. «Грюсс готт! — Грюсс готт!»

— Вы не подскажете нам, где находится могила Беа Кальт? — спрашиваю я. — Она была похоронена двадцать лет назад.

Женщина показывает рукой:

— Старые могилы в той стороне. Здесь только недавние захоронения.

— Большое спасибо. И еще один вопрос. Есть ли сейчас среди монахинь те, кто был в монастыре в начале девяностых годов? Где их можно найти, чтобы поговорить?

Неулыбчивая тетка неохотно советует:

— Спросите в трапезной сестру Амалию. Она живет на горе уже лет пятьдесят и, может быть, сможет вам помочь.

Благодарим, идем в сторону старых могил. Каменные плиты становятся все искрошеннее, надписи читать все сложнее, живых цветов и венков все меньше.

— Смотри, Вадим, вот она! — дергает меня за рукав Лана.

От неожиданности я чуть не падаю и инстинктивно хватаюсь рукой за крыло потемневшего от времени ангелочка. На изъеденной временем простой плите, покрывающей соседнюю могилу, выцветшими буквами скупо выведено: «In memoriam — Beatrice Kalt (Devaux) 1952–1992». Больше ничего нет.

Стоим, смотрим. Вот то место, где лежит Беатрис Кальт. Нашли, и что дальше? Покойники — плохие путеводные нити. Беа нам ничего не говорит. Ни она сама, ни ее могила. В просверленную голову лезут непрошеные строки:

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, все твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому^[2].

Это Ломоносов о Беа Кальт. Переглядываемся с Ланой. Что дальше? Пойдем искать сестру Амалию? А что еще остается?