Отложенное самоубийство

Возвращаемся в трапезную. Народу прибавилось. За столами сидят тихие компании — пьют пиво и вино, вполголоса беседуют. Подходим к прилавку, перед которым образовалась даже небольшая очередь.

— Я хотел бы поговорить с сестрой Амалией, — говорю я высокой молодой монашке.

Девушка ослепительно улыбается. Улыбка у нее такой яркости, что могла бы освещать по вечерам небольшую деревню.

— Я сейчас ее позову. Сестра Амалия моет посуду из трапезной. Вы можете пока подождать ее за столом.

Я заказываю два бокала монастырского белого вина и в сопровождении нахмуренной Ланы прохожу в зал. Выбираю свободные места у окна. Садимся рядышком на лавку. Пробуем вино. Моя кошка сердито фыркает:

— А вино у них кислятина! Скуловорот!

— Не вредничай, — примирительно улыбаюсь я, — она мне совсем не нравится.

Лана театрально закатывает свои большие непонятные глаза:

— Вот еще! Размечтался! Не воображай о себе то, чего нет.

Неужели все женщины сделаны из одного материала? Даже женщины-кошки. Видимо, в ребре Адама, из которого была создана Ева, сконцентрировалась вся вредность, ревность и противоречивость мира. Евины дочери в полной мере унаследовали эти несимпатичные качества.

Молча пью вино. Между прочим, неплохое. Терпеливо жду сестру Амалию. Лана тоже больше ничего не говорит. Все еще обижается, ревнючка. Уж и посмотреть ни на кого нельзя!

Сестра Амалия оказывается маленькой шустрой старушонкой. Старенькой, но еще бодрой. Она приязненно трясет наши руки и без лишних церемоний присаживается за стол. Я представляюсь, представляю вредную кошку и объясняю, что хотел бы узнать о недолгом пребывании в монастыре осужденной Беа Кальт. Сестра Амалия вспоминает Беа:

— А что? Женщина как женщина. Красивая, образованная, воспитанная, культурная. Никогда и не догадаешься, что она преступница.

— Вы общались с Беа?

Старушка мелко хихикает, прикрывая тонкие сухие губы маленькой ручкой, и говорит:

— Нам запретили общаться с фрау Кальт, но кто же такое выдержит? Мы все равно находили возможность перекинуться с ней парой-другой слов. Любопытно же. Ее келья находилась под землей, в подвале, отдельно от всех остальных. Окна там нет, дверь запирается снаружи. Фрау Кальт редко выпускали на дневной свет.

— Что же она делала в своем подвале?

— Молилась, наверное. Просила у Господа прощения.

— А вы лично разговаривали с Беа?

— А как же! Много раз, — охотно признается сестра Амалия.

Я задаю главный вопрос, ради которого мы и забрались на эту верхотуру:

— Беа не говорила вам, куда она спрятала тела Ханса и Гретель Райнер? Это дети, которые были убиты последними.

Старушка смотрит на меня прозрачными голубыми глазками. Улыбается и утвердительно кивает. Я взволнован. Вот оно, наконец! Сейчас узнаю.

— Вы помните, что она говорила? Это очень важно, сестра Амалия!

— К сожалению, не помню. Память совсем дырявая стала, — горестно разводит руками монашка.

Старая клюшка! Сначала обнадежила. А потом… Совсем как Густав Гоншорек из Лейдена. Но я пока не сдаюсь.

— Ну хоть что-то вы помните, сестра Амалия? Постарайтесь, пожалуйста!

Старушка напряженно хмурит морщинистый лобик. Видно, что старается. Потом с сожалением говорит:

— Уж простите меня, добрые люди. Это было так давно… Ничего в голову не приходит. Знаю, что фрау Кальт была здесь, что я с ней разговаривала, но о чем? Нет, ничего не могу припомнить…

Все понятно. Старость — не радость. Тем не менее благодарю сестру Амалию за потраченное на нас время. Вручаю ей свою визитную карточку — вдруг вспомнит что-нибудь. Старушка встает из-за стола, прощается:

— Мне очень жаль, что я не смогла вам помочь.

Ладно, проехали. Чюсс!

Когда Лана заводит «зверьмобиль», включают дождь. Оплаченное время в парковочном талоне закончилось, поэтому я просто выбрасываю его в урну.

— Куда теперь? — спрашивает она. В ее голосе чувствуется легкое напряжение.

— Не знаю. Какие будут предложения?

— Поедешь ко мне? Я хотела бы с тобой поговорить.

Лана — и поговорить? Это что-то новое в наших отношениях. Новая нота в нашей мелодии. Домой я не хочу. Сидеть в полутьме и глазеть на тоскливый пейзаж за окном? Нет уж, спасибо!

— О’кей. Едем к тебе.

Лана с облегчением улыбается. Самой себе. «Кашкай» радостно набирает скорость. На взлет! Женщины-кошки медленно ездить не умеют.

Вечер — день почти погас. За окном тихо шелестит дождь. Сидим в нарядной девичьей гостиной рядышком на кожаном диване и целомудренно пьем кофе с коньяком. Нега просто от присутствия друг друга. Я с интересом разглядываю натюрморты на стене, потом, не удержавшись, спрашиваю:

— О чем ты хотела со мной поговорить?

Лана нежно прижимается своим теплым плечом к моему и шепчет:

— Сегодня прощальный вечер, мурзичек. Я уезжаю.

Йип! Вот-те раз!

— Куда, если не секрет?

— Не секрет. В Лондон, в бизнес-школу.

— Надолго?

— Сначала на четыре месяца. Занятия начинаются с первого ноября.

— Зачем тебе бизнес-школа?

Лана тихо смеется своим тягучим низким голосом: