Отложенное самоубийство

Воскресенье. Двадцать первое октября. День Трафальгарского сражения в Англии и День героев на Ямайке. Я не очень много помню про Трафальгарское сражение, вроде англичане бились против французов, и тем более незнаком ни с одним ямайским героем. В общем, я решаю отметить этот день поездкой в монастырь. Рольставни уже торжественно подняты. Корабль моего расследования готов к плаванью на гору Клостерберг. Как Ноев ковчег к Арарату.

Воскресенье в Байроне — выходной день. Наверное, по этой причине дождь сегодня тоже не работает. Уже славно. Сижу на кухне, пью кофе. Как бусины четок перебираю в голове факты, полученные за последние дни. Кое-что прояснилось. Например, почему двадцать лет назад полиция не нашла алиби Кальта. Наджия с сыном были зарегистрированы не в Нашем Городке, и поездка Кальта к ним осталась незамеченной. Теперь самого Алоиса Кальта можно исключить из числа действующих лиц этой трагедии. Остаются три лица: два мне известны — это Беа и Генрих, и третье лицо — кто-то, кто мне до сих пор незнаком. Возможный убийца. Лицо, чье существование я просто допускаю.

Шафран лучей осеннего солнца раскрашивает кухню в буддистский цвет. Не кухня, а маленький дацан. И я в банном халате за столом, как тибетский лама. «Сегодник» согревает внутренности и трансформируется в жизненную энергию ци. Хотя… Основа утренней ци — черствый хлеб и филе селедки в сливочном соусе с огурцами. Не обзавидуешься. Ну и ладно. Я ем, чтобы жить, а не наоборот. Мысленно возвращаюсь к делу.

Поздновато, конечно, Кальт разродился своим алиби. А если бы я не нашел Харуна? Просто повезло. Спасибо дотошному Гоншореку. Итак, что я имею за душой на сегодняшнее утро? Как говорил Шерлок Холмс: «Если исключить все невозможные варианты, то останется правда, какой бы невероятной она ни оказалась». Как-то так.

Ханс и Гретель исчезли в Ведьмином лесу в девять часов вечера. Белый «Фольксваген», которым задавили детей, свидетель видел в одиннадцать. Автомобиль ехал в сторону дома Кальтов. Возвращался? Кто же в нем находился? Беа Кальт? О ней известно, что женщина была дома в девять-полдесятого. Алоис Кальт вернулся домой в шесть утра. Беа знала, что произошло несчастье. Можно предположить, что, поговорив по телефону с мужем, она поехала в лес, задавила ребятишек, спрятала тела и вернулась домой. В ее распоряжении было около двух часов на все про все. Достаточно этого времени или нет? Кто знает? Значит, мне необходимо поговорить с Генрихом. Только он может сказать, была ли Беа Кальт дома, когда он вернулся из кнайпы. К сожалению, даже доказав, что Беа является истинной преступницей, я не узнаю, где тела детей Райнер. Она ведь уже не скажет. А если за рулем белого «Фольксвагена» была не Беа? Тогда кто?

О’кей. Цитирую сам себе одну из мудрых мыслей самурая Усата Фудзико: «Разбирайся с проблемами по мере их поступления. А еще лучше, найди себе слугу». Книжка с мудрыми мыслями самурая где попало валялась у нас дома. Агафон забывал вовремя сдать ее в университетскую библиотеку.

Звоню Лане. «Да, желанный. Жду, как всегда, возле церкви». Женщина-кошка соскучилась. Готова везти меня куда угодно. Со мной — хоть в монастырь. Женский, на горе Клостерберг.

Полдень — сердце дня. Провожаемые звоном колоколов и взглядами незрячих глазок глиняных гномов из-за чугунных оград и балконных решеток, покидаем Наш Городок. Теперь наш путь лежит в противоположную от Майна сторону. Мрачная громада Клостерберга возвышается над плоскими окрестными холмами. К вершине горы болячкой прилепился древний монастырь. Он бдит над этим краем уже триста лет.

Узкая дорога вьется серпантином по лесистым обрывистым склонам. Выше, еще выше, совсем высоко. Проезжаем мимо парковочных автоматов на стоянку. А парковка-то платная! Лана останавливает машину возле отъезжающего черного «Опеля». «Опель» вдруг притормаживает, и улыбающая из окошка женщина-водитель протягивает руку с зажатым в ней талоном:

— Возьмите себе, мне он больше не нужен. Чюсс!

«Чюсс!» Беру талон, отдаю Лане. Талон действителен еще почти час. Лана пристраивает бумажку за ветровым стеклом. Благодарно смотрим вслед черному «Опелю». Будем уезжать — передадим талон следующему посетителю монастыря. Немецкая народная взаимовыручка.

Дальше нужно пешком. Карабкаемся по широким каменным ступеням наверх. Тяжело. Особенно мне. Качает и мотает, как утлый парусник в бурном море. Лана осторожно берет меня за руку. Я не сопротивляюсь. Так легче, конечно. На четырех ногах я более устойчив. Как черепаха по сравнению с кенгуру. Правда, и подвижен настолько же. Кенгуру, конечно, прыгает высоко, зато рожденный ползать упасть не может. Закон всемирного баланса.