Толмач молчал, не поднимая глаз.
– Веди.
Мы прошли через несколько залов и оказались в тесной комнате с невысоким потолком. Настоятель стоял на коленях, молился.
– Ваше преосвященство, простите, что осмеливаюсь прервать вашу молитву.
– Слушаю вас, – сказал настоятель, не вставая с колен.
Мне было неловко стоять над ним, но опуститься рядом с ним на колени было бы совсем уж нелепо.
– Генерал Унгерн намерен объявить о помолвке и провести свадебную церемонию с четырьмя дочерями российского Императора здесь, в монастыре. Мне это хорошо известно, так же как и вам.
Пока толмач переводил, я следил за выражением лица настоятеля. Но не было никакого выражения. Я продолжал:
– Этот брак имеет большое значение для судеб России и всего мира. Последствия его трудно предугадать. Так же сложно предвидеть последствия для монастыря, если свадьба состоится здесь.
Снова я сделал паузу, пока толмач переводил, и снова не увидел никаких знаков на лице настоятеля.
– Государь поручил мне, своему адъютанту, передать вам его пожелание. Его Величество считает более приемлемым, чтобы свадьба состоялась в Лхасе. Государь высоко ценит ваше гостеприимство, но для него важно, чтобы свадьба прошла под покровительством Его Святейшества Далай-ламы.
Как только переводчик замолчал, я с поклоном протянул платок Настоятелю, развернул на ладони и показал три камушка. При этом я встал спиной к толмачу, чтобы заслонить ладонь от его взгляда.
– Здесь скромное подношение в знак любви и уважения к месту, приютившему Императора и его воинов.
Настоятель глянул на камни, свернул и взял платок. Коротко, едва заметно кивнул, давая понять, что аудиенция окончена. Я поклонился, отступил на два шага, поклонился снова и лишь после этого позволил себе повернуться к настоятелю спиной и уйти в сопровождении толмача.
Снова мы прошли сквозь золото, пурпур и синее дымное марево. У выхода из храма я сказал толмачу:
– Скажешь кому, убью.
Когда я вошел в дом, голоса Принцесс все еще звучали в дальней комнате. Всегда любил слушать их – не слова, голоса, когда они вчетвером болтали, спорили, пересмеивались. Слова были не важны, пока я не услышал свое имя. Зайти к ним? Но удобно ли? Ведь и так провели целый вечер вместе, а потом еще с Ольгой … Но тут я опять услышал свое имя и пошел к Принцессам, но не прямо, а через кладовку, откуда был еще один проход к ним.
В темной кладовке светилась узкая щель приоткрытой двери и явственно слышалось каждое слово.
– Потому что ты смотришь на него, – раздраженно говорила Настя.
– Я смотрю? – Удивленный голос Татьяны. – Да зачем мне твой Леонидик? У меня Павлик есть.
Через щель я увидел … китайских принцесс. В долгополых халатах и платьях – ярких, разноцветных, с широченными рукавами – они кружили по комнате райскими птицами. У стены стояли два открытых сундука – хозяин дома опрометчиво оставил их незапертыми.
Я хотел уже открыть дверь и сделать шаг в комнату, но что-то меня удержало.
– Попадет нам от папа́, - сказала Татьяна, делая оборот в кумачовом длинном платье с золотым шитьем. Подол закружился вокруг ее бедер красно-желтым вихрем.
– Мы же только примерить! Сложим все обратно, никто не заметит, – сказала Настя, выступая важно в желтом платье с оранжевыми крупными хризантемами.
– Вечно ты впутаешь нас в какую-то историю, – сказала Татьяна.
– Тебе же самой нравится, – сказала Настя.
– Жаль, нет зеркала, – сказала Маша. Она была в зеленом и синем.
– Я положу в сундук пару монет, – сказала Ольга. Она была в бледно-салатовом с желтыми цветами.
Порхали в просторной комнате.
– А знаете, о чем мы не подумали? – Ольга остановилась, разглядывая рисунок на своем платье. – А если в них какая-нибудь зараза?
– Зараза? Какая еще зараза? – Настя кружилась, выделывая руками что-то китайское, по ее представлению.
– Ну, оспа или холера, – сказала Ольга.
– Может, и к лучшему, – вздохнула Маша. – Я так устала.
Она закрыла сундук и села сверху.
– Я тоже хочу умереть, – сказала Ольга и села рядом. – Зачем они это сделали?
– Ты о чем?
– О наших мушкетерах. Зачем они нас увезли?
– Нас убили бы в том скучном доме, – сказала Настя.
– Ну и что! И убили бы! Мама и Бэби все равно умерли. А мы? По миру пошли… – Ольга опустила голову, сдерживая слезы.
– Ну, ну … Все не так уж плохо… – сказала Татьяна.
– Не так? А как? Мы вроде бы живем, но разве это жизнь? Я едва вынесла сегодня весь этот бесконечный вечер, все это Рождество!
– И пение это – уже просто невыносимо, – сказала Настя.
– А потом еще пришлось вынести Бреннера, едва отделалась от него… – продолжала Ольга.
Она не сказала обо мне! Значит, я не то что Бреннер. И, кажется, ни одна из них не рассказала сестрам о моем признании. Эту тайну каждая хранит, оберегает. Для каждой это что-то важное, личное. Моя Отма!
И тут же я получил отрезвляющую оплеуху.
– …Но и это было еще не все… – добавила Ольга. – Пришлось выдержать Леонидика.
– Леонидика? – удивилась Настя. – Когда ты его видела?
– Сразу после Бреннера, – сказала Ольга обреченно. – Душевная беседа с нашим трогательным Плаксой-морячком.