ОТМА. Спасение Романовых

– Догнал и обогнал и подбил местных тангутских князьков напасть на отряд, пообещал им добычу – сокровища русского Царя.

– Откуда вам это известно?

– Данные разведки, – усмехнулся Бреннер. – Судьба Государя и Великих Княжон, сами понимаете, в этом случае предрешена. Мы знаем, где нападут тангуты. Наш план: в неразберихе боя вы убьете Барона, мы в это время выведем в безопасное место Государя и Великих Княжон. Оставшись без командира, казаки будут дезорганизованы. Тангутам тоже будет не до нас. Мы уйдем и от тех, и от других.

– В горы? Без жилья и продовольствия?

– Есть убежище – хижина в горах. Перезимуем до весны и пойдем в Лхасу.

Убить Барона … Да, я понимал, живой Барон не оставит нас в покое. Из-под земли достанет.

– Чья это хижина?

– Неизвестно. Сейчас там никого. Возможно, это сезонное жилище охотников, – сказал Лиховский.

– Мне нужно посмотреть хижину.

– Зачем? – спросил Лиховский.

– Ну как же, его превосходительство главнокомандующий должен сам во всем убедиться, – кривлялся Каракоев.

– Ты нам не доверяешь? – спросил Лиховский.

– Я должен увидеть хижину, чтобы, по крайней мене, знать туда дорогу и подходы.

– Что ж, в этом есть резон. Можем туда съездить. Это верст двадцать от монастыря в горы, – сказал Бреннер. – Завтра.

Я кивнул.

– Еще одно. Устройте нам свидание с Великими Княжнами, – сказал Лиховский.

Это было совсем не ко времени.

– Но … вы же увидите их потом, после побега.

– Может, кто-то и не увидит… – сказал Лиховский.

– Романовы под охраной. Если попадетесь, все дело провалим.

Помолчали.

– Я согласен с мичманом, – сказал Бреннер. – Я уже говорил: сделаем дело и сможем наслаждаться обществом наших Царевен сколько угодно …

– Дело такое … Не хочу поймать пулю, не повидав Татьяну, – сказал Лиховский. – Ты же там свой. Тебя пропускают любые караулы. Придумай что-нибудь.

Я посмотрел на Лиховского прямо:

…И все же ставить под удар серьезную операцию только из-за эмоций …

Лиховский вскочил.

– Ты! Ты мне смеешь говорить это! Из-за тебя мы в таком положении!

– Тихо, тихо… – встал Бреннер между нами.

– Хорошо, – сказал я. – Завтра, пока едем к хижине, обсудим план вашего свидания с Княжнами.

Я вышел.

Лиховский нагнал меня. Мы снова шли в какой-то щели, все вниз и вниз, оскальзываясь на помоях, капустных листьях. Он кричал мне в ухо на ходу, задыхаясь:

– Ну прости! Прости! Черт попутал! Затмение нашло! Когда уже мы сбежали и где-то в горах остановились, тогда только догнало, накатило – что же это мы, как же это!.. И ты не смотри, что Каракоев ерепенится, он тоже переживал. Страшно вспоминать это. Страшно представить, каково тебе! Прости, брат, если можешь …

Мы катились вниз по извилистому переулку в гуще низкорослого, оборванного люда.

– Не могу я умереть, не повидав Таню. Не могу! Чувствую, убьют меня. Умоляю, придумай что-нибудь. Одичали мы совсем. Нам их видеть нужно, чтобы решиться на безумие, что мы придумали. Ты-то все время с ними! Твоя Настя с тобой, а я …

Во мне что-то хрустнуло, что-то сместилось в мозгу. Я остановился и заорал ему в лицо:

– Настя моя?! Кто это решил?! А Татьяна – твоя?! Кто распределил?! Ты не решаешь, которая моя! Никто не решает!

– Ты чего? – оторопел Лиховский. – Что значит – решил …

Я быстро пошел, почти побежал. Боялся, он увяжется за мной, чтобы опять причитать мне в ухо, но он отстал.

Следы Таниных босых ног на снегу – вот что стояло у меня перед глазами …

15 февраля 1919 года Монастырь Гумбум

Первую ночь в теплых постелях сестры плакали – оттаивали. А над ними во тьме уже высилось Тибетское нагорье, устрашающее, подавляющее даже после того, что им уже пришлось преодолеть. Неприступная крепость, возведенная гигантами изо льда и камня на тысячу верст, еще одну тысячу верст …

Монастырь Гумбум – ворота Тибета. Грязноватый и сверкающий позолотой сгусток жизни, центр обитаемого мира на том краю ойкумены.

Ольга вышла из своей комнаты. Холодный коридор казался бесконечным. Она прошла несколько дверей, свернула, еще раз свернула, прошла по узкому переходу в другую часть здания. Здесь были комнаты старших лам, в которых жили теперь Унгерн, Николай и офицеры. Тут же была комнатка Анненкова. Мимо его двери Ольга прошла, встав на цыпочки, чтобы приглушить шаги. Меньше всего ей хотелось, чтобы сейчас открылась дверь и Анненков посмотрел на нее, и пришлось бы придумывать, что она здесь делает, и врать, что идет к отцу …

Она прошла мимо комнаты отца и еще мимо нескольких дверей и свернула за угол, в тупик. Здесь была только одна дверь – комната старшего над ламами этого храма, пока ее не освободили для Унгерна.

Ольга остановилась перед дверью, глубоко вздохнула и постучала. Было часов десять вечера. В «казарме» все уже стихло. Барон запретил водку и карты, и от нечего делать спать ложились рано. И запрет этот на самом деле никого не раздражал, потому что после двух месяцев похода даже просто лежать в постели и смотреть в потолок было блаженством.

Тихий стук отозвался эхом во всех концах коридора. Дверь открылась, и барон посмотрел на Ольгу.

– Простите, я хотела переговорить с вами.