ОТМА. Спасение Романовых

То же сделали и Николай, и дочери, и наследник. Четверка и Хлевинский опустили головы. Каждый молился про себя.

– Ну что ж, господа. Прошу откушать, чем Бог послал, а Иван Михалыч приготовил, – сказал царь и принялся за суп.

Все ели с аппетитом, только Хлевинский не притронулся к еде.

– Ешьте, поручик, не стесняйтесь, – сказала Александра Федоровна. – Наш Иван Михайлович прекрасно готовит. Он умудрялся даже в заключении у большевиков изобретать для нас что-нибудь особенное.

Поручику явно было не до еды, но он подчинился и через силу проглотил пару ложек супа.

– Расскажите о себе. Какими судьбами вы здесь? – спросил Николай.

– Я, собственно… – Поручик сжимал ложку до белизны пальцев, и лицо его было так же бледно.

Все смотрели на него.

– Поручик Хлевинский прибыл, чтобы арестовать ваше величество, – безжалостно пригвоздил Бреннер.

– Это правда? – спросил Николай с интересом.

– Не совсем так, ваше величество, – выдавил Хлевинский. – Временное Сибирское правительство поручило мне выяснить ваше местонахождение …

Но Бреннер снова откомментировал:

– У поручика найден приказ, подписанный председателем Временного Сибирского правительства, об аресте вашего величества.

– Мне было приказано найти его величество, а про арест я ничего не знаю, – в отчаянии пробормотал Хлевинский.

– Предполагаю, что молодцы вроде вас с такими приказами ищут государя по всей Сибири. Я прав, поручик?

– Не могу знать, по всей ли Сибири, но не я один – это верно. – Хлевинский страдал.

– Оставим это, – сказал Николай. – Вы были на фронте?

– Так точно, ваше императорское величество! – Хлевинский обрадовался смене темы. – С первых дней войны и до февраля семнадцатого!

– И все поручиком?

– Два раза дошел до ротмистра, и два раза разжаловали.

– За что?

– Первый раз в пятнадцатом году ударил по лицу дивизионного командира. Он бросил кавалерию на немецкие пулеметы безо всякого резона. От моего эскадрона десять человек в строю осталось.

– Мерзость… – сказал Николай. – А второй раз?

– Это уже после февраля семнадцатого. Отказался отступить с занятых позиций по приказу комиссара Временного правительства.

– Да вы бунтарь, поручик. Впрочем, на мой взгляд, в обоих случаях вы были правы. Если бы мне было известно в пятнадцатом году о вашем демарше, я бы восстановил вас в звании. Тогда меня самого еще не разжаловали.

Поручик Хлевинский встал и вытянулся. Он хотел что-то сказать, но не смог – боялся, что голос подведет и сорвется.

– Садитесь, поручик, садитесь, – сказал Николай. – Выпейте водки.

Лакей Трупп, стоявший за спиной царицы, налил Хлевинскому водки, тот выпил залпом.

– Расскажите нам, что там в мире. Где красные, где белые? Как себя чувствует Сибирское правительство? Мы тут давно уже газет не читали.

– Не могу знать, ваше величество. Сам давно газет не видел.

Хлевинский сидел, низко опустив голову. Вдруг снова встал.

– Ваше императорское величество, позвольте мне удалиться … туда, где мне определено будет место.

Николай посмотрел на Бреннера, потом на Хлевинского и тоже встал.

– Разумеется. Но, с вашего позволения, я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.

– Почту за честь, ваше величество, – пробормотал Хлевинский, и они вышли, провожаемые настороженными взглядами четверки.

Великие княжны грустили над своими тарелками. Алексей дремал, уткнувшись в плечо доктора.

– Иван Михайлович, превосходный суп, – сказала Александра Федоровна. – Подавайте жаркое.

Аудиенция царя и поручика длилась недолго. Минут через пять Николай заглянул в избу и вызвал Бреннера.

Во дворе стоял Хлевинский, торжественный и печальный, как памятник поэту. Царь сказал Бреннеру:

– Капитан, поручик дал мне честное слово офицера, что никто не узнает о нашей с ним встрече. Верните ему оружие и лошадь. Он переночует здесь на правах гостя и уедет утром.

Бреннеру ничего не оставалось, как сказать:

– Будет исполнено, ваше величество!

– Пойдемте за стол, – сказал царь. – Иван Михайлович подает жаркое из телятины.

Царь ушел в дом. Бреннер и Хлевинский посмотрели друг на друга. В наступающих сумерках нюансы мимики уже не различались, и обоим оставалось полагаться только на интонации голосов.

– О чем вы говорили с государем? – спросил Бреннер.

– О смотре нашего полка в тринадцатом году. Были Татьяна Николавна и Ольга Николавна и сам государь.

– Мне вы тоже должны дать слово офицера, что никому не расскажете о встрече с государем.

– Ничего я вам не должен, капитан, – сказал Хлевинский. – Государь дал мне честное слово, что больше не занимается политикой, что единственная цель его теперь – спасение семьи …

Бреннер не поверил своим ушам.

– Государь дал вам честное слово?

– Да, слово императора, и я ему верю …

– Что?! Вы забываетесь!

– Оставьте, капитан. Мы оба знаем, что государь обманывал нас, всю Россию обманывал … Но сегодня я ему поверил. – В голосе Хлевинского слышалась такая тоска, что Бреннер передумал бить его по лицу.

Помолчав, Хлевинский добавил:

– У этого письменного приказа есть негласное устное дополнение: если государя не удастся доставить живым, надлежит ликвидировать его на месте.

– Это правда? – не поверил Бреннер.