ОТМА. Спасение Романовых

Я сел на бревно. Тепло и серебряные трели в траве. И луна серебряная. Пожалуется эта сволочь Государыне или нет? Я рисковал потерять расположение Их Величеств, но самозванца нужно было припугнуть. Кто, если не я? Такая уж ночь мне выдалась…

Из записок мичмана Анненкова 30 июля 1918 года

Утром мы узнали о новом решении Государя. Он не хотел больше во Владивосток, а склонялся к новому плану – идти на север. Мы все сидели за столом в ожидании каши и чая, когда Государь огорошил нас этой новостью.

– Куда же мы направляемся, Ваше Императорское Величество? – спросил Бреннер.

– Наш друг рассказал нам, что неподалеку есть заброшенный старообрядческий скит. Там избы, пригодные для жилья. Там мы можем перезимовать, – сказал Государь.

– Перезимовать? – переспросил Бреннер. – В этих местах?!

Остальные молчали, пораженные.

– А что дальше?

– А за зиму, глядишь, все и перемелется, – ответил Распутин вместо Государя.

Явился ночью неизвестно откуда и надул в уши Государю и Государыне невесть что.

– Что перемелется? – спросили одновременно Лиховский и Каракоев.

– А все вот это безобразие. К весне все либо перемрут, либо перебесятся. И Государю все будут рады, когда он объявится, – пояснил Старец.

Вот ради чего он явился! Ему зачем-то нужно привести Семью в то место.

Распутин продолжал:

– Негоже Государю бегать, тем более – за границу. Нужно переждать. Скит в тайном месте, там никто не найдет Семью до весны. А место там святое, намоленное. Там все хворобы проходят, моя сила целительная там возрастет, и Алеша от своей болячки насовсем исцелится.

Никакие доводы Бреннера – мы не знаем ничего про этот скит, зима здесь суровая, у нас нет продовольствия – не действовали, да Их Величества и не слушали. Они были словно под гипнозом: Алеша там исцелится! Он и так уже ходил без палки и даже просился в седло! А уж там, в намоленном месте … Что мы тут могли возразить?

Напрасно я ловил взгляд Государыни. Она больше не смотрела на меня и не ждала от меня никаких знаков. Я уже не облечен ее доверием? Все-таки пожаловался Старец.

После завтрака и недолгих сборов мы выступили обычным порядком: четыре подводы и четверо верховых. Половинкины проводили нас с облегчением: ночное самоубийство сильно их напугало. Поручика Хлевинского мы с Каракоевым похоронили на рассвете подальше от заимки.

Август 1918 года Иркутская губерния

Они выскочили на тропу неожиданно – олени. Перед первой телегой шагали Николай и старец. Они теперь каждый день часа по два-три шли вдвоем, беседовали. И вдруг низкорослые северные олени – пять или шесть – выбежали и остановились, с любопытством глядя на обоз.

– Капитан, стреляйте! – крикнул Николай.

Свежее мясо никогда не лишнее. Бреннер и Лиховский, ехавшие верхом, выхватили револьверы и открыли беглый огонь. Два оленя свалились, остальные скрылись в ельнике. И тут же грохнул винтовочный выстрел. Лошадь под Лиховским пошатнулась и рухнула.

– Ложись! – крикнул Бреннер.

Вторым выстрелом была свалена лошадь из упряжи головной телеги. Все легли в телегах, а Николай и Распутин так и стояли на тропе в полный рост – Распутин выступил вперед и закрыл собой царя.

Анненков осадил своего коня перед ними, заслоняя от ельника, и выстрелил куда-то в елки наугад.

– Государь, укройтесь за телегой! – крикнул Бреннер, бросаясь к лежавшему возле мертвого коня Лиховскому.

Старец громко выкрикнул что-то на непонятном языке, и из ельника ему ответили.

– Не стреляйте! – закричал старец по-русски. – Это тунгусы!

– Почему они стреляют? – спросил Бреннер.

– А зачем вы убили их оленей?

– Их оленей? – удивился Бреннер.

Среди елок показался стрелок с карабином – типичный сибирский кочевник, одетый в парку из оленьей кожи, несмотря на еще теплую августовскую погоду.

Ванюшка-шаман обошел нарты с тушами двух оленей.

– Много мяса пропало, – сказал он сокрушенно. – Зачем оленя стреляли?

– Повторяю: мы не знали, что это ваши, – сказал Бреннер.

– А чьи?

– Мы думали – дикие.

– Диких от наших не отличаешь, – сказал Тыманча и покачал головой.

Оба сносно говорил по-русски – Ванюшка-шаман и Тыманча-охотник.

– Дикие здесь не водятся, – продолжал Ванюшка-шаман, – а все не дикие – наши.

– Наши, наши, – подтвердил Тыманча.

Голова Ванюшки была седой наполовину. Тыманче могло быть от двадцати до сорока. Вчера он привел царский обоз в стойбище. Это он был в ельнике, когда русские устроили стрельбу. За тушами оленей съездили, но они уже смердели.

– Надо хоть шкуры снять. Давай… – сказал Ванюшка Тыманче и добавил что-то по-своему.

Тыманча достал нож и сделал первый разрез на брюхе оленя. Вонь стала нестерпимой, и Анненков с Бреннером сбежали к чумам. Ванюшка-шаман поплелся следом.

– Этот олень кушать нельзя. Царь кормить хорошо надо, другого оленя надо резать.

В стойбище царя не то чтобы узнали, но поверили на слово. Весть об отречении сюда еще не дошла за полтора года.

– Царь кормить надо… – говорил Ванюшка. – Много оленей.

– Вам заплачено золотом, – сказал Бреннер.

– Золото нельзя кушать, – сказал Ванюшка.

– Зато можно купить ружья и патроны.