ОТМА. Спасение Романовых

– А у меня в эскадроне был корнет Блинов, – неожиданно вступил Каракоев. – Как-то вечером на позициях играли с ним в карты. Он и говорит: «Вот если эту карту убьют – и меня завтра убьют». А я ему: «Ты мне заупокойной игры тут не устраивай. Жизнь и смерть в воле человека: захочешь жить, черт тебя не убьет. Я вот жить хочу и завтра жив буду». Но корнет все же поставил свою жизнь на ту карту. И выиграл! Однако ж наутро погиб. Обманули карты …

Матросы покосились на Каракоева с уважением. И снова царь заговорил о своем:

– …Были еще предсказания … и все сходилось в этом году. А самое первое пророчество я получил в Японии от буддистского отшельника Теракуто. Помню его до сих пор дословно: «Великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою … Все будут против тебя … Ты принесешь жертву за весь свой народ как искупитель за его безрассудства …»

Зацепов ухмыльнулся, глядя себе под ноги. Вдруг встрепенулся пожилой тщедушный моторист:

– Хорошо вам, ваше величество, про жертву думать у себя во дворце. А мне вот, в халупе моей, где семеро по лавкам, о жертвах думать некогда.

– Так нет у меня дворца. Отобрали, – улыбнулся царь. – А тебе разве его не отдали?

– Мне? – удивился моторист.

– Ну да. Обещали ведь царские дворцы народу, – сказал царь.

Все засмеялись одобрительно. И моторист тоже.

– Всю жизнь мне говорили о страшной моей смерти …

Царь посмотрел в зал прямо и сказал, будто планами на вечер поделился:

– …Так я готов. Если для спасения страны нужна искупительная жертва, я согласен …

Было слышно, как на берегу шумят и скрипят сосны. Бреннер снова наклонился к императору:

– Ваше величество, пора уходить. Вы же провоцируете их …

Слушатели сидели с серьезными лицами. Пауза затягивалась.

– Что-то я не понял ничего, – сказал Устюгов. – Какая такая ваша жертва? Я-то за что кровь проливал?

– Да уж это точно. Если гражданин Романов с хером Вильгельмом что-то не поделили, так и дрались бы сами, – сказал Зацепов.

Задвигались, захихикали.

– А что! Я бы поглядел, как гражданин Вильгельм мутузит гражданина Романова, – хохотнул кочегар Битюгов.

– Молчать! – взвился Анненков.

Царь поднял руку, и Анненков осекся. Заткнулись и матросы. И царь улыбнулся с таким искренним недоумением, будто ему только что открылась истина, простая-простая:

– Вы что же думаете, что я мог как-то избежать этой войны? Думаете, я мог просто махнуть рукой: да ну, не буду я воевать? – Впервые царь внимательно смотрел в лица матросов. – Вы в самом деле думаете, это было в моей власти – воевать или нет?

Он улыбался.

– В самом деле? Господи …

Всматривался в лица, будто никак не мог поверить, пока не столкнулся с наглючими зенками Зацепова.

– Что же ты за царь-то такой, ваше величество? – процедил кочегар Устюгов, как сплюнул сквозь зубы.

– Молчать, скотина! – не выдержал Анненков.

– А ты не ори на меня, ваше благородие! Не царское время!

Николай смотрел перед собой.

– Устюгов, гражданин Романов тебя не слышит. Ты на ухо ему покричи, – ухмыльнулся Зацепов.

Анненков приставил револьвер к его затылку.

– Пошел вон! В машинное! Там сиди!

Зацепов медленно поднялся, прожигая Анненкова взглядом.

Николай встал и вышел. Бреннер – следом, пятясь и прикрывая отход царя с карабином в руках.

Анненков двинул Зацепова кулаком в живот, а когда тот согнулся, ударил рукоятью револьвера по шее. Зацепов повалился на пол. Команда вскинулась возмущенно. Каракоев выстрелил в потолок. Вбежал с винтовкой Лиховский и принялся распихивать всех прикладом.

– Прекратить! Прекратить! Прекратить! – надрывался Иван Христофорович. – А ну, вахтенные, по местам! Свободные – по каютам!

Каракоев, Анненков и Лиховский вытеснили всех из салона, капитан склонился над Зацеповым:

– Живой? Покалечили?

Зацепов лежал без сознания.

– Это ваша идея, капитан. Я говорил вам, не нужно этого делать, – сказал Анненков.

Вошел Бреннер, нагнулся, пощупал пульс на шее Зацепова.

– Живой. Запереть в свободной каюте и позвать к нему доктора.

Анненков и Лиховский подхватили тело под руки и поволокли.

– За мной! – приказал Бреннер Каракоеву и Харитонову. – Осмотреть судно! Загнать сволочей в трюм!

Из записок мичмана Анненкова 9 сентября 1918 года

На рассвете непременный туман, но часам к девяти – солнце, и мы снимаемся с якоря.

После той дурацкой затеи с лекцией, да простит меня Его Величество, я простоял всю ночь на вахте. Никто меня не сменил. Каракоев и Лиховский снова пили в каюте, и через полчаса после злосчастного собрания с ними уже не о чем было говорить. Бреннер заперся у себя и на предложение сменить меня отвечал что-то невразумительное, а потом и вовсе перестал отзываться, когда я к нему стучал. Я понял, что безопасность Семьи теперь только на мне, и остался на посту, то есть слонялся по палубе с револьвером в кармане, засыпая где придется и просыпаясь от шелеста листвы на берегу или от всплеска воды.

Капитан Иван Христофорыч явился передо мной, как только я разлепил веки и обнаружил себя лежащим под ясным осенним небом на бухте каната.

– Это вы что же, всю ночь куковали на палубе, голубчик?

– Угу ….