ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

Та заберу дитей в тбрбу Та пииду в мандривку.

или такой стих:

Ой веснк красна, ой весна красна:

Та из стрих вода капле.

Ой уже ж тому та козаченьку Та мандривочка пахне,—

выражает бытовую действительность украинской массы. Целый народ, на

пространстве от Вислы до Сейма, от псковской и смоленской границы до Днестра

мандровал *), переселяясь беспрестанно из одной осады в другую **). Но больше

всякого иного сословия мандривка была свойственна козакам. Германия, Швеция,

Сибирь, Персия, Римъ—вот круг, описываемый радиусами козацкого забродничества.

Отсюда вечная готовность Козаков к бунту и драке; отсюда их сторожевая и боевая

служба вотчинникам и поместным владельцам, как светским, так и духовным; отсюда

их продажность не только единоверцам, но католикам и протестантам, не только

государям христианским, но и магометанским. Побитые под Кумейками и втоптанные в

землю под Боровицею, козаки мало дорожили тем, что делает нас осмотрительными в

словах и поступках,—до того мало, что Потоцкий не позволил своим жолне-

*) Извращенное wandern, странствовать, бродить.

**) В „ Наставлении выборному от Малороссийской Коллегии в Коммиссию о

Сочинении Проекта Нового Уложения “ (пункт 18) говорится: „Простой народ мнимым

в свободе своевольством доведен до крайнего нерадения от своей собственной лености

и распутства, ибо многие, оставляя свои пахотные и другие земли, бродят из места на

другое, и чтоб удобнее провождать жизнь праздную и разгульную, остаются навсегда

без грунтов, под именем подсуседков, работая леппво за корм и напой виномъ

232

.

рам въезжать в местечко из опасения нового бунта, а чтобы никому не было

повадно, не въезжал сам, и встретил рождественские святки среди лагеря.

Слыша о похождениях козацкой орды за Днепром, он порывался спасать от

последнего разорения свое нежинское старбство и прислужиться королю да коронному

великому гетману восстановлением порядка в их заднепровщине. Но переправа через

„козацкий шляхъ“ была крайне затруднительна. Наконец ледоход на Днепре

превратился в плотную массу, и дал полевому коронному гетману возможность, в

самый день польского Рождества Христова, выслать в одну сторону полковника

Станислава Потоцкого с легкими хоругвями, а в другую—Ильяша Караимовича с

покорившимися козаками.

Козаки выступили за Днепр в числе трех тысяч, и такой имели вид, как будто над

ними не совершилось никакой катастрофы. Это была реестровая конница, которая под

Кумейками загребла жар чужими руками. Это были те люди, которые завидовали

домовитой шляхте и ухищрялись вырвать у неё господство над Украиной, подъучивая

на панов Ляхов ленивую и пьяную голоту. Это были отцы тех, которые, чрез двадцать

лет по отпадении Малороссии от Польши, вписывали в свои местности сыновей той

голоты, которая с таким самозабвением гибла для них под нидерландским огнем и

шляхетскими саблями.

Глядя теперь на них, не один землевладелец, по словам участника похода, видел в

них новых бунтовщиков. Но следом за реестровиками переправился по льду Потоцкий

с артиллериею, которая дала себя козакам знать и в Медвежьих Лозах, и под

Переяславом и, наконец, под Кумейками. Хотя козаки и сами были педурные пушкари,

но стратегия и тактика шляхетского рыцарства торжествовала над их боевою рутиною,

а недостаток единства действий уничтожал их численное превосходство.

Двадцатитысячное войско, которым павлюковцы давно уже хвалились на Татарской

стороне Днепра, разделялось на несколько самовольных орд, из которых каждая имела

в виду собственную добычу. Еще не зная, чтб постигло их сообщников на Русской

стороне, Павлюковцы, под предводительством Кизименка, овладели Лубеиским

замком, разграбили имущество кпязя Вишневецкого, вырезали его слуг шляхтичей и

шляхтянок вместе с торговцами Жидами, сожгли костел, пили горилку из его

престольной чаши, а состоявших при костеле берпардинов обезглавили, и бросили тела

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОИЫПИ.

233

их на съедение собакам, строго запретивши погребать их. Священнические

аппараты и церковная утварь из других костелов беспрестанно попадались Потоцкому

в кабаках. Содержатели кабаков приносили их сами, как товар, от принятия которого за

пропой было и страшно отказываться, и соблазнительно.

При наступлении жолнеров на козацкия купы, засевшие в таких замках, как

Лубенский, не было встречено отпора нигде; напротив, и Кизименко, и множество

других ватажков были выданы жолнерам самими козаками, старавшимися принять вид

людей благомыслящих, но запуганных запорожцами. Схвачен был и сам Кизим среди

его сообщников.

Имея на своей стороне реестровиков, Потоцкий хотел показать заднепровским

гайдамакам наглядно, что эти соблазнители не только не защитят их от заслуженной

кары, но еще будут присутствовать при их казни. Он решился поступить с пойманными

разбойниками так строго, как постушгено было с Карвацким и другими зачинщиками

жолнерского бунта в 1615 году: велел всех без пощады сажать на колья по городским

рынкам и на перекрестных дорогах.

Но он ошибся в своем рассчете. В глазах попов и монахов, которым было всё теснее

и теснее в Малороссии от папистов, сидящие на кольях мертвецы были не разбойники