Проса оставить на службе некоторые роты жолнеров, которым платить было нечем, он
открывает нам шаткость польского панованья в Малороссии следующими, к
сожалению, лаконическими словами:
„От распущения этих рот увеличилось бы товарищество козацкое, как сделали роты
Плоского и Чонганского, что присоединились к Наливайку (ие siк do Nalewaika
wmieszali). Да и сам Плоский, как это я знаю от пленников, предостерег Наливайка обо
мне. Застал бы я его как раз в Лабуни, когда бы не предостережение Плоскаго".
Но что поражает в этом нас, то вовсе не поражало современников, барахтавшихся в
пропасти кулачного права. Князь Василий писал к зятю: „Неисчислимые шкоды
поделали (здесь) сперва козаки, а потом (идущие для их усмирения) жолнеры. Редко в
ко-
*) Очевидно, в отмщение Радивилу за изгнание из Белоруссии. **)'В копии пробел.
***) Неясность в рукописи.
94
ОТПАДЕНИИ МАЛОРОСИЯН от полыни.
тором селе вашей княжеской милости найдешь коня: ибо чего козаки не взяли, то до
остатка забрали жолнеры".
Дела, однакож, как-то делались и при таких обстоятельствах. Энергия полководца
торжествовала и над скарбовой неурядицей, и над жолнерской деморализацией. Не
останавливали Жовковского ни дурные малорусские дороги, ни грозные мятели, ни
темные ночи, ни мановцй, которыми, точно лесной зверь, уходил Севериня. Как
привидения, двигались его хоругви перед глазами малочисленных колонистов, с гиком
и лязгом, без песен, без радостных криковъ— Наливайко был закален в боях и наездах.
Никто не превосходил его гибкостью, ловкостью, изворотливостью; а местность изучил
он в совершенстве. Но Жовковский не уступал ему ни в чем, точно как бы в его жилах
текла козацкая кровь.
II началась отважная, почти полугодовая гонитва на пространстве в двести миль,
началась борьба упорная, остервенелая, беспощадная. Предводитель вольницы
прибегал к разнообразным ухищрениям, лишь бы только выскользнуть из железных
рук Жовковского, который, провидя его замыслы, напрягал все силы, чтобы сделать его
неспособным к дальнейшим боям. Полевому коронному гетману надобно было во что
бы то ни стало умиротворить крееы, ввести порядок на пограничных устоях, которых
он был „стражемъ", и постановил онъ—или положить головою, или довести дело до
желанного конца... Это был рыцарь старой школы. Терпели востью и мудрой
медлительностию не уступал он своему наставнику, Замойскому; по, раз поднявшись
на борьбу, не допускал уже никаких рассуждений, не вступал ни в какой компромисс:
или пускай дерзостный козак бьется с ним до конца, или пускай отдастся на его
милость и немилость.
Но Наливайко, с своей стороны, выказывал ему козацкую завзятость, которая вошла
на Руси в пословицу. Как разъяренный вепрь, окруженный в родной трущобе,
оборонялся он свирепо. Не подавило дикого духа его и то, что одноплеменники
мещане, до сих пор его поклонники и побратимы, запирали перед ним ворота. Когда
достиг он Пикова, не пустили его в город. Он перевел дух на голом поле, на тающем
снегу, и номчался к Брацлаву. Полевой гетман не спускал его с глаз: один только час
пути отделял неприятельские силы. Брацлавяне поступили так же, как и ИИиковцы.
Пронюхал царь Наливай зрйду издали, запек, что называется, в сердце обиду, и круто
повернул вправо к Прилукам, селу, лежащему под Собом, в нынешней Киевской губер-
.
95 .
ний. Эта колония, в конце XYI века, стояла на рубеже заселенного края: за нею к
востоку и югу простиралась пустыня.
„Наливайко укрылся в дуброве за селом. Выследил и там его Жовковский. Уже миль
30 бился он по весенней ростани, однакож наступил на Козаков тотчас же. Битва
продолжалась без видимой пользы до ночи. Противники были одинаково сильны и
одинаково надорваны. На другой день перед светом Северин был уже далеко, мчался в
ту сторону, гдї? лежат Синия Воды, и исчез в Диких Полях без вести.
Компания продолжалась уже две недели, и переходила в новую фазу. Наливайко
почти выскользнул из рук у Жовковского. Быстрота передвижения оказалась
безуспешною. Предстояло испытать иные способы. Но прежде всего Жювковскому был
нужен несколькодневпый отдых,—не для себя лично и не для людей, а для несчастных
лошадей, которые выбились из последних сил в бешеной гонитве. Кроме того, надобно
было ждать подкреплений: тысячью измученных жолнеров трудно было победить
летучего и стойкого противника.
От наступления на Козаков удерживало Жовковского так долго то, что ни
венгерская пехота, ни королевские жолнеры не получили жалованья за службу в
Волощине. Отчаянное положение, в какое поставили итолевого гетмана „скарбовые
люди11, вечно тормазнвгаие в Польше военное дело, заставило его броситься в поход
совершенно по-козацки — на удачу, чтобы, как говорит украинская боевая пословица:
„або добути, абб дома не бути®. Гоня изо дня в день домашнюю орду, полевой гетман
просил у великого гетмана королевских универсалов к панам „горных земель®,
Перемышльской, Львовской, Галицкой, а также земель Киевской, Волынской,
Брацлавской чтобы шли против своевольников (под которыми разумелись не одни
запорожцы, пе одни собственно так называемые козаки). Просил также и „позвовъ® на