ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

соучастников Наливайка и Лободы. Как те, так и другие документы долженствовали

быть писаны „русским письмомъ®, согласно местному обычаю, подобно предыдущим,

уже разосланным. Боролось, как это мы видим, русское население края с разбойным

элементом своим, а не Поляки с Русью, как у нас представляют. Всего яснее

засвидетельствовали это приманенные к. козацкому промыслу и подверженные

козацкому террору города, запирая ворота свои перед бегущим царем Наливаем.

С загнанными до упаду коньми, при недостатке в огнестрельном оружии, только с

шестью фальконетами и несколькими куле-

96

.

вринами, не решался Жовковскии продолжать скифскую гонитву за реку Соб, в

таинственную Умангю, с её полусказочными Синими Водами. При том же ему хотелось

упредить в Киевщине Савулу, о котором узнал, что он готовится соединиться с Саском

и Лободою, хотелось также захватить челны и живность, которую козаки „призапасли

себе на Днепръ®. Всего больше рассчитывал польский полководец на православного

магната, князя Михаила Вишневецкого, который владел в Киевщине многими

имениями и разведывал о намерениях своевольников посредством своих слуг и

подданных.

Войско Жовковского увеличивалось медленно сверх квартяной кавалерии, которой

было у него теперь 1500 человек, в числе которых две роты, Темрюкова (татарская) и

Бекешова, пользовались установившеюся славою. Было у него также 300 человек

венгерской пехоты и кроме того несколько сот охотниковъ® из Бара, Константинова и

Хмельника.

Отдохнувши, двинулся Жовковский к Виннице, и послал оттуда одну хоругвь в

Брацлав. Славетники-мещане, освободясь от козацкого террора, воспреобладали над

своими анархистами, и выражали полную покорность представителям порядка. Им

предъявили королевский декрет, которым войт их, Тикович, и еще один из зачинщиков

бунта осуждались на смертную казнь. Эти наливайцы были выданы, отправлены в

Винницу и там обезглавлены „для примера®.

Коронный полевой гетман подвигался к востоку через Пиков и Погребище. Входил

он в самое жерло украинного своевольства. Противники его также готовились к борьбе,

и беспрестанно переменяли позиции, стремясь, под влиянием общей беды, к

соединению своих сил. В так называемой Умании, то-есть в пустыпях за Белою

Церквою, скрывался Наливайко. В окрестностях Белой Церкви лежал на лежах Лобода.

В Киеве хозяйничал полковник Саскб, а по соседству с ним расположился Савула „со

всею арматою запорожскою®. Не удалось Жовковскому разъединить их силою;

оставалась надежда на искусные переговоры.

Наливайко прислал из-за Синих Вод козака к брацлавскому старосте Струсю, прося

его склонить коронного полевого гетмана к помилованию, и обещая возвратить пушки,

захваченные, как в брацлавском, так и в других замках. „Я отвечал (доносил полевой

гетман великому), что не жажду ни его крови, ни его соучастниковъ®. Это он может

видеть из того, что, имея в руках не мало его товарищества, не свирепствую (nie pastwiк

њiк) над ними.

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОИЫПИ.

97

Пускай только распустит свою купу да отдаст Максимилианово знамя и пушки.

Если это сделает, обещал ему ходатайствовать у его королевской милости о пощаде его

жизни. Раскаяние произошло в нем не от честности: привели Наливайка к нему, как

донесено мне, бунты дружины. Несколько раз едва не убили его. Укоряют его, что

погубил много людей своим неуменьем гетманить (za њw№zи№ spraw№), всех довел

до голод/ и поделал пешими. В самом деле (продолжает Жовковский) не подлежит

сомнению, что бунт им надоел, и немного с ним осталось Козаков; разбегаются от него

беспрестанно. Не думаю, однакож, чтоб его раскаяние возимело последствия. Стелет

себе он дорогу и на другую сторону. Гораздо вероятнее, что подобный подобному

скорее будут (взаимно) верить (taki s takiem richley sobie bкd№ wierzyж), нежели

отдаться на милосердие его королевской милости, зная за собой столько злодеяний. Но,

с другой стороны, он и козакам не доверяет: боится, чтобы отобрав у него все, не

выкупились его горлом: этим давно уже ему грозили*.

Таковы были паны-козаки, как назвал их князь Острожский. Но не лучше их были и

паны-жолнеры, которых, в том же донесении, Жовсковский просит Замойского не

распускать за недостатком жалованья, чтоб они не присоединились к товариществу

козацкому, как это сделали роты Плоского и Чонганского.

Безразличие знамени, под каким шляхта и все вольные люди искали боевого

заработка, равно как и желание разобщить неприятелей, заставили полевого гетмана

писать в Белую Церковь к Лободе, взваливая всю беду на Наливайка и обещая

лободинцам исходатайствовать у короля прощение, еелибы они прибегнули к его

милосердию, выдали Наливайка и жили на прежних местах „стародавним способомъ*.

В таборе Лободы знали уже о „погроме наливайцевъ*, знали все, что произошло с

Наливайком. Козацкая чернь хотела убить подателя письма, говоря, что он приехал на

соглядатайство. Лобода также досадовал при черни и говорил посланцу: „Разве не мог

ваш гетман прислать какого-нибудь знатного шляхтича, а не тебя, точно сказал этим,

что негодяя к негодяям посылаетъ*? Однакож отпустил его с миром и дал ему