ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

наконец до отваги—ринуться заодно с мусульманами-ордынцами на беспорядочное, но

цветущее сельским хозяйством государство.

Война с Густавом Адольфом заставила шляхетных обладателей Малороссии

вывести в поле всех, которые, в силу Куруковского договора, были (разумеется, только

на бумаге) возвращены к промыслам мирным. С другой стороны, необходимость

отражать Татар панскими почтами дома принудила землевладельцев снаряжать в

козаки и тех подданных, которые когда-либо участвовали в запорожском промысле, или

только мечтали о козачестве. Крымские усобицы давали между тем работу корчемной

голоте, а старые связи с донцами и северяками поддерживали разбойно-героическое

настроение во всех тяготившихся ремесленным и земледельческим бытом. Так сельско-

хозяйственная республика, чрез посредство самих же сельских хозяев, претворялась в

республику воинственную, и производительные силы польскорусского общества

терялись в массах чужеядников.

Со смертию Стефана Хмелецкого и Михаила Дорошенка и с благополучным

окончанием Шведской войны многие тысячи гулящего народа наполнили городские и

сельские общины, пропивая свою добычу, снискивая себе пропитание тягостною для

воина и мародера работою и поэтизируя в хмельных песнях своих козацкое житье, на

соблазн и разврат мечтательных умов.

Между тем Коиецпольский был поставлен своим правительством в обычное для

польского фельдмаршала затруднение: ему нечем было выплатить жалованье войску,

навербованному для войны с Густавом Адольфом. Чтобы не допустить жолнеров до

неизбежного в таких случаях бунта, коронный гетман расквартировал ихъ

160

.

по Киевской Украине таким образом, чтобы хоругвь от хоругви была отделена

значительным расстоянием. Он предпочел бы расквартировать свое войско в более

населенных и спокойных местностях, чем эта вечно волнующаяся страна, богатая от

природы и бедная от татарских набегов и козацкого буйства. Но внутренния области

польскорусской республики были истощены постоями и переходами жолнеров, которые

в буйстве не уступали козакам.

Жолнеры были здесь, как всегда и везде, крайне обременительны для занимаемых

их постоями имений. Но жаловались на них не столько землевладельцы и державцы, не

столько даже беззащитные ратаи и мужики, сколько те люди, которые, побывавши в

козацком товариществе, смотрели на себя, как на свободную от всяких повинностей

шляхту. Хотя их дворы, грунты, займища составляли собственность панскую, хотя

часто они колебались между выходом в новые слободы и выгодами старой осады, но

присутствие нахальных волков возмущало в этих праздных бедняках чувство

собственности еще больше, нежели в людях трудолюбивых и зажиточных.

Исконное соперничество двух церквей проявило себя в этом случае как нельзя

вредоноснее. Участники Шведского похода, „выписанные занорожские козаки®,

наслушавшись в Белоруссии воплей мещан и попов на униатские захваты и прижимки,

распустили по городам и селам слух, будто бы Ляхи пришли с целью вырезать всю

Русь вплоть до московской границы и заселить Украину польским да немецким

народом.

К этому присоединилась обычная тревога попов и чернецов, которым вечно

грезилось, что все без исключения Ляхи о том только и думают, как бы на место

православия ввести „веру римскую®. Пугая чернорабочую массу, козаки пугали вместе

с тем и её почти столь же невежественное духовенство. В Киеве по базарам ходили

ложные слухи о том, что делается в панских селах, а в панских селах рассказывали,

будто бы Киев сделается вскоре другим Витебском. В простом народе и в поповских

семьях верили, что жолперы секут головы митрополичьим служкам, и что один жолнер,

будучи Русином, предостерег митрополита о ляшеском замысле вырезать сперва

Козаков, а потом поголовно и всю Русь.

Именем веры и личной безопасности козаки возбуждали сельский народ к

избиению жолнеров, сопровождая свои внушения обычными попойками. Их не по чем

было сыскивать, им нечего было терять в случае неудачного бунта; но в случае удачи,

они очутились бы

.

161

в завидном положении панов жолнеров и местных шляхтичей.

Злоумышленная агитация шла из Запорожья, в котором вечно гнездились

ненавистники украинских порядков, и для которого спокойное состояние родного края

было томительно, как для всякой эмиграции. Затевая повторение усобицы, разыгранной

столь неудачно в 1625 году, проповедники козацкой вольницы старались втянуть

оседлых жителей в свое разбойное дело и рядом с бунчуками козацкими выставить

знамя церкви.

Элемент религии поддерживался в козацких мятежах, без сомнения, не такими

людьми, как составители „Советования о Благочестии". Те, в борьбе с унией,

выразительно возлагали надежду на устранение всякой мстительности и на святое

мученичество за свои православные убеждения. Киевские убийства 1625 года можно

всего скорее приписать внушениям попов, которых крайняя бедность и насилия со

стороны униятов заставили переменить рясу на козацкий кожух-кажанок. Но в 1630

году обнаружилось и внешнее подучиванье Козаков на кровавую расправу с их

противниками во имя веры и церкви.

Вскоре после побоища в Медвежьих Лозах, Густав Адольф присылал в Белую Русь