ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

сделали козаки и теперь, когда взяли Бар и его замок, истребили гарнизон и овладели

военными припасами, вместе с другой добычей. То же самое угрожает и Каменцу, когда

не бросимся ему на помощь, когда по крайней мере не покажем оружия и какой-нибудь

нашей готовности... Но где бы вы ни решили действовать против неприятеля"

(заключает Вишневецкий свое письмо), „я не замедлю прибыть къ

.

249

вам вместе с теми, которые готовы, как и я, жертвовать жизнью для отечества. В это

тяжелое время каждый из нас общее должен предпочитать своему частному (publica

privatis anteponere powinien)".

Хмельницкий—было слышно—двинулся уже с белоцерковского своего кочевья и,

послав старшего сына, Тимоша, в Крым звать Орду, приближался к Константинову. С

ним были: Кривонос, иначе Перебийнос, Колодка, знаменитый, как и Наливайко,

взятием в Белоруссии Слуцка, Лисенко, Гаичура, Нечай, Морозенко, Тиша, Носач,

Гянджа, Джеджалк, герои, прославленные в свое время козацкими кобзарями и

прославляемые в наше время козацкими историками. К навербованным так или иначе

малорусским простолюдинам, „борцам за веру", примешались у него Молдоване,

Волохи, Сербы, Донские козаки. Но цвет этого христолюбивого воинства, розовый

венок на головах „преславного Запорожского Войска", находился еще в Крыму.

В виду страшного неприятеля, Заславский послушался наконец совета

Вишневецкого: в половине римского сентября перенес оа свой лагерь и расположил его

вблизи лагеря князя Иеремии близ Константинова. В этом городе, составлявшем

наследованную после Острожских собственность Заславского, побывали уже козаки, и,

в качестве защитников православия, оставили следы свои на опустошенных и

поруганных костелах. Мещане, как всегда, волей и неволей козаковали или делали для

Козаков то, что называлось adminicula. После того чтб, благодаря иезуитам, произошло

в Польше между теми, которых наши называли благочестивыми, и теми, которые

считались у них злочестивыми, мещанам было приятно, как и козакам, глумиться над

католическою святынею. Но Заславский объявил своим копстантиновцам общее

прощение, чтобы заохотить прочих козацких сообщников к повиновению. Его примеру

последовали и другие паны. В это время панам столько было наделано мужиками

огорчений, что каждый дышал отмщением. „Но кто • же будет отбывать повинности"?

говорили вздыхая землевладельцы, и всячески старались умиротворить вооруженную

против них массу, о чем надобцо было позаботиться целым столетием раньше.

Настроение Шляхетского Народа, собравшагося со всей Польши в этот поход, было

„какое-то торжественное". Понеся столь внезапно тяжкия утраты в Диких Полях и под

Корсунем, потеряв так много в городах и селах от козако-татарского нашествия, паны

точно сговорились показать Козацкому Народу, будто бы онъ

т. и.

32

250

отнял у них сравнительно безделицу: чувство истинно польское, то самое чувство,

которое, при других обстоятельствах, было обнаружено хвастовством Оссолинского в

Риме.

В последние два царствования, паны так много поработали мечем внутри и вне

государства, так много уложили в сырую землю дорогих сердцу составной нации

.представителей её силы, её чести, её воинских и гражданских доблестей, что и самым

воинственным из них захотелось почить от блестящих и представляемых блестящими

дел своих,—хотелось им, насладясь добычей польского меча, насладиться и добычей

польского плуга. В истекшее десятилетие внутреннего и внешнего спокойствия,

подьскорусская колонизация сделала успехи громадные. Она так подняла и обеспечила

сельское хозяйство, что даже на самих окраинах, по соседству с татарскими кочевьями,

панские подданные „жили во всем изобильно, в хлебах, стадах, пасеках *. Тем

изобильнее во всех прихотях успокоенного от Козаков и Татар сельского быта жила

служилая и господствующая, низшая и высшая шляхта. Уже и в царствование

Сигизмунда III, Ян Замойский в законодательном собрании, Петр Скарга в церкви, а

Симон Старовольский в литературе—проповедывали об уменьшении излишеств в

пище, напитках, одежде, выездах, указывая на желание каждого пана выдвинуться

вперед выставностью, при невозможности нарушить сословное равенство титулами.

Блестящее победами и превозносимое выше всякой меры царствование Владислава

IV наделало в Шляхетском Народе тысячи королей по тщеславной пышности, а

благословения десятилетнего спокойствия вселили в нем убеждение в его

непобедимости и в неистощимости средств к роскошному существованию.

Выставность, роскошь, соединение множества клиентов и всевозможных слуг вокруг

щедрых и гостеприимных из рассчета и тщеславия патроновъ— казались панам силою

и в походе, как они были силою на сей• миках и сеймах. В этом-то трагикомическом

смысле представительница всех воеводств, крупная и мелкая шляхта, была построена в

своем походе, по словам самих Поляков, торжественно.

Совестно смеяться над несчастными; но Поляки и—что еще досаднее—-

ополяченные Малоруссы так нагло и так долго смеялись над всем русским и даже над

спасительною для нас русскою царственностью, что нельзя, без некоторого

самоуслаждения, изображать их общее беспутство. Впрочем, и новейшая литература