ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

было выппто ими в четыре дня и четыре ночи столько, что, по словам современника,

его хватило было месяц при обыкновенном употреблении.

По современным известиям паны покинули в добычу козакам до ста двадцати

тысяч возов с лошадьми, 80 пушек и па 10 миллионов примерно разных

драгоценностей.

Уничтоженная паникою панская армия большею частью направлялась во Львов.

Князь Домипик Заславский, гонимый общим раздражением против него всех и

каждого, проехал через город в закрытой карете, и поспешил спрятаться в своем з&мке

Ржешове, польском замке даже по имени. В его лице, фамилия Острожских за

совращение в католичество отплатила католикам вечным позором и невознаградимым

Польским Разорением, превзошед шим Разорение Московское.

Вся Польша возопила против пилявецких беглецов. Шляхетский народ требовал

казни виновникам не слыханной в народах измены долгу воина и гражданина. Но для

казни стольких предателей отечества не хватало у неё палачей. Преступление осталось

безнаказанным по своей громадности.

Попировав скотски в покинутом панами лагере, козаки двинулись к Збаражу,

хорошо укрепленному городу и, не найдя в нем ниодной живой души, вспомнили, как

иезуиты, руками прозелита Кунцевича, выбрасывали из могил тела, похороненные не-

униятскимъ

*) Так погибла в последствия одна козацкая армия, вся поголовпо пья

ная.

.

269

священником. Один или два случая безумного фанатизма, оскорбив чувство

человечности, свойственное и людям просвещенным, и самым темным дикарям,

произвели широкую молву, которая проникла даже в землянки степняков, не видавших

от роду церкви, и вызвала из этих землянок чудовищных отмстителей за чудовищное

злоупотребление церковного права. Козаки Хмельницкого, осквернив и разорив

збаражские костелы, повыбросили из усыпальниц останки католических панов и

ксендзов, причем досталось и трупам православников, похороненным по-пански.

В числе поруганных ими усопших был и знаменитый примиритель Польши с

Турцией, князь Криштоф Збаражский. По сказанию збаражского стихотворца,

бежавшего из объятого ужасом города, сам Хмельницкий ругался над прахом князя

Криштофа и его княгини, говоря, что и мертвому льву надобно вырвать бороду. Не

предчувствовал он, что разогнанная им от плугов и токов шляхта хлынет опять на

места своей колонизации, и что над ним самим, в его Суботове, повторится дикая

расправа с мертвым львом.

Стоя в Збараже, Хмельницкий объявил своей козацкой раде, что намерен вернуться

в Украину, послать на сейм уполномоченных от Запорожского Войска и дожидаться

избрания короля. К этой решимости привело его известие, полученное из Москвы.

Москва вовсе не была намерена содействовать опустошительному вторжению

днепровской и крымской дичи в соседнее государство, хотя и па варшавской

конвокации первым словом открывшего ее оратора было московское коварство

(Moskiewska perfidia). Напротив, Запорожское Войско получило от молодого царя

внушение—приостановить разлив христианской крови и примириться с панами.

Тишайший государь услаждал свои царственные заботы мыслью, что у него нет

недруга во всем христианском свете, и не хотел сделать Полякам „никакой неправды в

их упадке и в безглавное тогдашнее время".

Мысли Хмельницкого обратились к польскому королю, которого избрание зависело

теперь от него. Новый, обязанный ему престолом, король мог упрочить за ним его

положение вернее, чем козавотатарская орда, которой переменчивость относительно

его особы, драгоценнейшей для него всего на свете, свидетельствовал он своею

пятитысячною гвардиею. Но разлакомившиеся козацким счастьем сподвижники Хмеля,

не хотела знать ничего, кроме войны. Козацвая орда требовала, чтоб оп шел котами

Жяхгв по идее предшественников его. Краков и Варшава должны быть разрушены! Все

270

.

папское и ляшкое должно исчезнуть с лица земли! На место шляхетской Польши

пускай будет мужицкая Русь, а господами этой Руси должны быть козаки! Таков был

идеал дикой силы, вызванной бунтом Хмельницкого,—идеал, сочувственный доныне в

Малороссии недоучкам, недоумкам и политическим утопистам.

Не захотели козаки идти обратно в Украину, и порывались к Белой Реке, для

основания, по сю и по ту сторону мифической для них реки, какого-то кипчакского

царства, с избирательными мурзами, членами законодательной рады. Хмельницкий не

повел бы Козаков за Белую Реку ни в каком случае, имея в тылу князя Вишневецкого,

который один оспаривал у него полное торжество над Шляхетским Народом. Но теперь

останавливали его и другие соображения. Союзники Татары „делались козакам

сильный, как выражались московские дипломаты. Загнавшись далеко вперед, он мог

очутиться в руках у хана со всем преславным Запорожским Бойском и со всей Козацкой

Украиной. Чтобы дать, однакож, работу руинникам, готовым превратить все

государства в подобие „украинских берлогъ*, он разослал свои полки в разные сторопы

для очистки Христианской Земли, от панской погани, как выражались козаки.

Ватаги пьяных варваров, сопровождаемые Татарами, устремились к

^убну^Кременпу. Острргу^ Луцку, истребляя все, что носило на себе печать

усовершенствованной хозяйственности и печать культуры вообще. Только