ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

Замойский, Жовковский, Конецпольский, не сказал, подобно нашим древним Русичам:

„Мертвым не стыдно: лучше быть побитыми, нежели полоненными". Никто не

решился лечь под Пилявцами костьми, чтобы не видеть срама польскому отечеству. На

мольбы мещан, чтобы не оставляли города, его жителей и святынь без обороны,

ученый Остророг, чтивший традиции великого Конецпольского, отве-

.

275

чад, что все потеряно, и что лучше отдаться на волю неприятеля, нежели

отваживаться на невозможный отпор. Таково было могущество Хмельницкого. Поляки

думали, что ему помогали „неслыханные чарыа; но в Москве, как увидим далее,

измеряли это могущество нравственным бессилием Поляков.

Львовские торгаши оказались более мужественными, чем избранники Шляхетского

Народа, триумвиры. Составив собственный военный совет, они послали к Остророгу

другую денутацию с объявлением, что постановили спасать себя и спотыкнувшуюся

(szwankuj№c№) Речь Посполитую кровью и имуществом своим; что сделают

государству заем, дадут оружие и все, что будет нужно для обороны. Так пристыдили

они шляхту и панов, которые исключили мещанство из государственных сословий

своих. Так показали они, что сила общества заключается не в привилегиях, а в

разумной хозяйственности.

Скитавшиеся по львовским предместьям жолнеры соглашались продолжать службу,

но не хотели знать региментарей, которые уходят из войска, и требовали, чтобы

главным вождем был назначен князь Вишневецкий. Этим они засвидетельствовали, что

его никто не заподозрил в малодушном бегстве, и спасли его военную репутацию от

пятна общей трусости.

Собралась в костеле Бернардинов генеральная рада. В состав этой рады вошли—и

королевский агент по козацким делам, Радзеёвский, и вечный банит-инфамис, Лащ (о

Конецпольском не было слышно). Кто и в какой степени был теперь инфамис,

львовскому купечеству и местному шляхетству было пе до того. Небывалая и

неслыханная трусость представителей Польши понизила и в самой шляхте гордое

сознание своего достоинства. Между тем неприятель всего зажиточного и оседлого

мог, как думали, нагрянуть ежеминутно. Вместе с ротмистрами, их поручиками, то-есть

наместниками, и войсковыми товарищами, набралось всего в генеральной раде 3.000

голосов.

Остророг сидел среди собрания, как осужденный ца смерть. Он и писал о себе, что

самая реляция о Пилявецком бегстве равняется для него смертной казни. Между

членами импровизированной рады были такие, которые делали ему в глаза жестокие

упреки. Но как ни волновалась панская рада в своем раздражении, она всетаки была

человечнее козацкой рады, которая на Старце подвергла дикому своему суду

полковника Филоненка.

276

.

Главнокомандующим избрали единодушно Вишневецкого. Долго не соглашался на

трудную и безнадежную в настоящем случае должность наш Байдич, наконец уступил

критическому времени и страстным просьбам собрания, но гетманскую булаву принял

он только под условием, чтобы товарищем его остался Остророг, — и собрание тотчас

же приступило с просьбами к человеку, которого недавно готово было растерзать.

Остророг не хотел пользоваться великодушием князя, но его упросили остаться в своем

звании, для сохранения достоинства Речи Посполитой, которая сделала его

региментарем.

Честь владычествующего совсем не честно пола велит упомянуть, что почин

прекрасного общественного дела принадлежал в этом случае женщине. Когда

собралась рада, и её первенствующие члены затруднялись, в присутствии поруганного

некоторыми Остророга, заговорить о перемене полководца,—в костел вошла смелая

шляхтянка, Катерина Слонёвская. Она повергла к ногам Вишневецкого свое имущество

и серебро от монахинь кармелиток, заклиная князя именем Бога, святых патронов края

и всем, что есть драгоценнейшего в свете, стать во главе народного ополчения и

спасать отечество. Энтузиазм её овладел всем собранием, и посрамленная бегством

панская честь была восстановлена как выбором достойнейшего полководца, так и его

благородным обращением к несчастному сподвижнику.

Немедленно были разосланы универсалы, сзывающие рассеянные войска под

Львов. В виду козакотатарского нашествия, жители не боялись давать под простые

расписки значительные суммы (например, какой-то Бруховецкий дал 14.000, а Грабянка

80.000 злотых *). Костелы жертвовали своими украшениями, женщины-—

драгоценностями. В несколько дней было собрано миллион злотых наличными

деньгами и 800.000 дорогими вещами, то-есть в 17 раз больше той суммы, какая

оказалась в Коронном Скарбе во время конвокации. Снарядили 4.360 жолнеров, за

невозможностью созвать больше. Остальные деньги роздали ротмистрам для вербовки,

Но в этот грозный момент Вишневецкий поступил так, как поступали древние

московские государи в тяжкия времена нашествия Татар на самую столицу их.

Оставаться с небольшим гарнизоном во Львове значило бы только — пасть под его

развали-

*) Одно имя знакомо нам по известному козаку предателю, другое—по фальшивому

летописцу малорусскому.

277

нами с оружием в руках. С него было мало такого подвига. Воспользовавшись

непонятною тогда ни для кого медлительностью на^шего Тамерлана, Вишневецкий