ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

а с нимъ—и государства. „Убогие люди* могли плакать себе и „прошибать воплями

небо* ио-старо-^ му; по-старому панские жолнеры, с разрешения таких вождей, каким

был Ян Казимир, могли опустошать родной край неприятель ски; по-старому

поклонник богатства и наследственной знатности, в роде Киселя, могли избирать

оленей в предводители львам, а эти львы—предаваться, в виду неприятеля, Венере да

Бахусу вместо служения Марсу. . В таком положении дел пускай только „Иезусовы

брацйшки* да „особенные коханки Найсветшей Папы* непрестанным хвалением Бога

во Святой Троице призовут па грешпиков Его милосердие, и всеблагий Господь,

покарав грешников один раз, в другой раз тем же неисправимым грешникам подаст

милосердно руку помощи.

. Проникнутый насквозь такою доктриною, потомок литворусских православных

князей видел причину общих бедствий пе в чем ппом, как в разноверии края, подобно

многим таким же набожным, таким же добрым п сострадательным людям. Ои забывал,

что кр'ай русских предков его был когда-то единоверный и едино*

300

.

ишшешшй, но в пего обманом н насилием вошла чузкая вера с чужой

национальностью и назвала веру аборигенов схизмою, а поэтическую национальность

— хлопетвом Он забывал и не хотел знать, что, восставая против религиозных

воззрений пришельцев, многое множество передовых русских людей искали света

ИСТИНЫ в немецком вероучении и пали с его мнимых высот в омут католичества,

увеличивая собою массу прямых отступников древнего русского благочестия. Он

смотрел клерикально на то, что и для поколебленных, но остававшихся еще при своей

предковской вере, была изобретена ловушка в виде якобы спасительной унии.

Игнорируя в уме своем и в совести причины разноверия, государственный человек и

своего рода мудрец горевал всей душой о его последствиях. В качестве ренегата

предковщины своей, он смотрел на тех, которые оставались единоверцами предков

своих, как на каких-то пришельцев, смешивал их интересы с кровавыми интересами

людей, совершавших свои злодейства под знаменем веры, и терял голову от того, что в

собственном роду его, в роду князей Радивилов, являлись такие же враги паиов-

католиков под знаменем протестантов, какими были козаки под знаменем

православппков. На одном и том же листке диеишика своего он описывает

неприятельские действия иноверпых земляков своих, белорусских протестантов, и тут

же изображает других земляков-иноверцев, украинских православников. Этот листок

его дневника кратким своим рассказом проливает свет на всю историю римской

политики, воспринятой Польшею.

„25 (15) ноября* (пишет Радивил) „выехал я из Варшавы в мое Гневское староство.

Наше литовское войско отвоевало у Козаков, после 14-дневной борьбы, Нинск. Оно

наделало много вреда и опустошения в старостве, под начальством своего потаковшша-

еретика, региментаря Мирекого. Сожжены там иезуитский костел е коллегиумом u

костел Св. Франциска; перебито 14.000 молодых и старых людей, лупы взяты великие.

Но жолнерская вольница не удовлетворилась и этим: она стояла 10 недель в пинском

местечке Мотоле и угнетала подданных по-неприятельски, не щадя ни людей, ни

имущества; даже забирала женщин в неволю. Нельзя выразить, как обогатился жолнер,

ограбив город и повет, А между тем (литовский) гетман лежал в Бресте, неизвестно чем

хворая, и хоть я просил вывести оттуда войско, но ничего не выпросил; напротив, он

расквартировал его и держал две недели в другом местечке, называющемся Нобель.

Там бедные подданные

ОТНАДЕПЕ МАЛОРОССП ОТ ПОЛЬШИ.

301

страшно угнетены, а мой внук (литовский гетман) отписал мне, подшучивая надо

мною, что жолнеру надобно зимой погреть руки, а на другое мое письмо не отвечал

вовсе. Итак я, за мои грехи, н от Козаков и от моего родного потерпел великую шкоду*.

Вслед за тем добродетельный питомец иезуитов рассказывает как нельзя серьезнее,

что, тому назад несколько лет, в Галицком Ярославле десятилетний ребенок

необычайной набожности, умирая после причастия, произнес вдохновенный ему

свыше латинский стих:

Quadragesimus octavus mirabilis annus *),

которым де предсказал неслыханное опустошение русскопольских провинций,

причем (пишет Радивил) из Бреста литовского одному доминиканцу козаки вытянули

язык сквозь затылок. „Словомъ* (продолжает оп), „они были так жестокосерды, что

попадавшие в их руки предпочитали быть отданными Татарам, которые угнали в

неволю множество народа. У одного меня взято 1.200 душ, а по другим местам погибло

или уведено в рабство с миллион и больше людей*.

Несовместимость противоположных вер под неуклонным римским режимом

породила в том же русском обществе и забитых с младенчества католиков, и

разнузданных до отрицания всех догматов христианства протестантов. Подобно тому,

как в Белоруссии сетовал на земляков протестантов окатоличенный Радивил, в Земле

Киевской покрывал хулою земляков-ариян окатоличенный Тишкович, мужественный и

добродетельный по-своему киевский воевода. Этот, как и литовский канцлер,

игнорировал гибельные последствия римского апостольства на Руси, и среди

сеймового собрания вычитывал киевскому подкоморию Немиричу, что Господь карает