ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

ответ дадут, а Бог де и товарыщи их против их и единокровных и единоверных своих

товарищей сабель не подымают. II Черкасы де погонщики Ляхов переймали, а которые

противились, и тех побили. И Богдан де принял их к себе, п многие у них речи были со

слезами о вере христианской*.

*) Кунаков имя Хмельницкого писал сперва чрез я>, а потом стал писать чрез е, по

малорусски.

.

357

Если Хмельницкий заставил большинство польскорусских панов приписывать

козацкий бунт украинским землевладельцам, то его краковские и варшавские

пособники без труда могли уверить цар ского гонца, что козакам „идет не о себе, а о

благочестивой христианской вере*, о которой „многие-у них речи были со слезами*. А

что Кунаков находился под влиянием тайных и явных хмельничап, это всего яснее

видно из его пересказа о призыве Татар.

„И Богдан Хмельницкий с татарскими мурзы договорились и укрепились на том,

что ясыръ* (под которым, очевидно, разумеются здесь только военнопленные) „имать

Татарам, а лошади и животину дуванить пополам, а скарб и животы — Черкасом. И тем

Богдан Хмельницкий обоих людей от ссоры уберегъ*.

О взаимных отношениях сословий и властей Кунаков докладывал царю так, как

доложил бы ему сам Хмельницкий:

„И паны-рады советуют, меж себя розделясь, и нелюбовь меж панов-рад большая. А

шляхта и многие мещане говорят сетуя, что паны-рада, в своем недюбье, Речь

Посполитую губят и такую великую Черкаскую и Татарскую войну ставят ни во што;

видя неприятельскую саблю на головах своих, о обороне панства не промышляют, от

гордости и в нелюбье своем не образумятца. А та де беда и злое разоренье учинилось

от их же панской гордости и от налог, и пришла де на их Божья месть, и святое

евангельское слово иеполняетца: которою чашею они, пышные павы з Жидами, поили

бедных Черкас, и ныне де тую чашу сами многие пьют и вперед будут пить, а подле их

и невинные убогие люди погибают. Да гонцу ж (то есть ему, Кунакову) сказывали в

розговорех многие люди, что Казимера де короля хотенье есть и того желает, чтоб

Богдан Хмельницкий панов-рад сломил и ему послушных учинил, и чтоб паны-рада и

шляхетство были во всей его королевской воле*.

Наконец, Кунаков пересказывал распускаемый козаками слух, что „все паны-рада

говорили и на мере немного того не поставили, чтоб во всей королевской державе

благочестивую христианскую веру искоренить в конец, и была б во всей королевской

державе одна вера, как и в Московском Государстве, чтоб в королевской области за веру

меж панства и простых народов розни и несогласья не было*.

Так иезуитски подкапывались козаки, в немом согласии с обнищавшим

духовенством, под фундамент, на котором иезуиты думали утвердить нерушимую

целость Речи Посполитой. Заинтерссот. и,

43

338

ванный со стороны монархизма, борющагося с панами-республиканцами,

московский царь тем еще более беспокоился о судьбе малорусского православия, что

древнему русскому благочестию предстояло падение на киевской почве в случае

торжества панского оружия над козацким. Было достаточно и одних этих побуждений

для того, чтобы склонить мысли самодержавного монарха в пользу панских

противников. Но представители польской национальности, не сознавая, как для них

опасно столкновение с национальностью русскою вообще, возбудили против себя Русь

и по" отношению к достоинству московского царя.

Кунаков прибыл в Краков в начале февраля 1649 года; но царская грамота, которую

он привез, была писана еще до получения в Москве вести об избрании Яна Казимира;

поэтому он мог иметь дело только с примасом и с панами рады.

Когда царскому гонцу было вручено расписание предстоявшей, ему аудиенции у

примаса и панов рады. Кунаков сделал им, чрез посредство их докладчика, такое

внушение:

„То мне в великое гюдивленье, что паны-рада великому государю нашему, его

царскому величеству, достойные чести воздать не умеют. Для чего в том письме не

написано, что паном-раде про здоровье его, государя нашего, царя и великого князя

Алексея Михайловича, всеа Русий самодержца, спроеити встав? II государь ваш

Владислав король про его государское здоровье спрашивал его царского величества

послов и посланников и гонцов всегды вставая и шляпу снимая; а им, паном-раде, его

королевского величества подданным, пригоже наипаче того великому государю нашему,

его царскому величеству, достойную честь воздавать".

В самом деле, было верхом безразсудства выказывать относительно московского

царя высокомерие теперь, когда судьба Польши зависела от его благосклонности. Но

римские просветители правительствующих сословий польских давно уже похитили у

них ключ политического разумения. Вместо целости отечества, паны, с королем во

главе, заботились о достоинстве католического прелата.

Жалкие правители обуреваемого государства держали совет по возбужденному

думным дьяком вопросу, и приговорили, чтобы примас осведомился о царском

здоровье сидя. Узнав об этом, царский гонец сделал им выговор, сознавая, без

сомнения, какую силу задевают безмозглые (такой эпитет придавали Москали

Полякам), и какое может последовать за то возмездие:

339

„Или у вас арцыбискуп найвыиппш королевского величества, что королевское