Вишневецкий сделал искусное движение к Случи и на переправе через Случи разбил
Кривоноса на голову.
Но успехи не радовали его. На пытке Половьян показал,—что Хмельницкий
наступает, следом за своими предтечами, с громадным войском; что он ведет за собой
стотысячную Орду; что козаки хотят идти с Татарами за Белую Реку, то есть за Вислу.
Не решился Вишневецкий ждать Хмельницкого над Случыо с отважным, но
малочисленным ополчением своим. Он удалился в крепкий и надежный город Збараж.
Оставленные на свободе, передовые полчища Хмельницкого опустошили Корець и
Межирич. Местечко Межибожье, принадлежавшее Сенявскому, сопротивлялось
козакам упорно, но наконец сдалось и, к удивлению шляхты, было поща-
28
218
.
жено: сделка Тогай~бея с Сенявским спасла его местечко от разорения.
Покрыв себя незабвенною славою кровопролития в Полонном, Кривонос двинулся
к Подольскому Каменцу. Но там ему не посчастливилось. Он ограничился
опустошением окрестностей, густо заселенных мелкопоместною шляхтою. Подольские
землевладельцы, привычные к отражению Татар собственными средствами,
оборонялись мужественно и в одной схватке взяли в плен несколько Козаков.
Оказалось, что это были не козаки, а карпатские опришки, или разбойники. Слух об
удачном бунте Хмельницкого привлекал отовсюду в козацкия купы людей одного и того
же сорта.
Прочим руинникам, подобным Кривоносу, на сей раз посчастливилось больше. Они
овладели городами Луцком, Кременцем, Клеванью^. Иайкурами, Владимиром,
Кобрином, Заславлем, повторяя всюду кровавые и гнусные сцены своего господства.
Разорили козаки и местечко сенатора православника, Гощу, наравне с местечками и
городами других православных панов. Не пощадили они и знаменитого города
Острога, на который столько лет были обращены взоры теснимого папистами
малорусского духовенства с отрадными упованиями; не пощадили и Литовского
Бреста, иначе Береста, которого мещане и попы стали в упор церковной унии и
сделались первыми жертвами правосудия восторжествовавших папистов.
Далее Береста разбой козацкий не проникнул в Белоруссию. Там было мало людей
кочевых, бродячих, бессемейных, а потому было мало и пособников козацкой
пропаганды. Возмущение черни действовало там слабо; самозащита шляхты
проявлялась энергично. Ибо общую черту успехов Хмельнитчины составляло то
обстоятельство, что города и села предавали козакам их соумышленники. Не войты, не
бурмистры, не райцы и лавники, не церковные и цеховые братчики, не оседлые и
статейные люди какого-либо сословия, звания и вероисповедания являлись козацкими
соумышленниками до Хмельницкого и при Хмельницком, а те, которых современные
письмена просто-на-иросто называют пьяницами, повесами и негодяями. Этот
многочисленный класс польскорусского населения Малороссии, известный под именем
гультаев, вырабатывался из простолюдинов и шляхтичей, которых от сельских общин и
сельских хозяев увлекали к себе городские забавы и буйства, Спившиеся с круга,
запутанные в долги, в тяжбы, в уголовные дела, разорив свои семьи и сделавшись
врагами тех, кого жизнь и природа давали им в друзья, в помощники, в руководители,
ОЕИ сперва делались агента-
.
219
ми запорожских соблазнов среди своего общества и его молодежи, а потом —
предателями своих сограждая. И вот каким путем наши мещане входили в широко-
разлившийся поток разбоя и разврата, известный нам от наших историков под именем
борьбы Козаков за православную веру и русскую народность!
Но это горестное явление вытекало не из общественного беспутства русских людей,
оставленных историческими причинами за пределами гражданственного влияния
Москвы. Конечно, в нем отразилась наследственная дикость разоренного и
порабощенного Батыем края, в которой Малоруссы были способны воспринять и от
кочевых, и от гражданственных соседей своих одно худшее; но, еще очевиднее, оно
было продуктом общих грехов Шляхетского Народа, который выработал беспутное и
беспощадное козачестео в привилегированной среде своей еще в те времена, когда это
слово не получило национально-русского значения.
В эпоху Хмельницкого деление всего населения малорусских (а это значит вообще
русских) провинций Польши на Козаков и не-возаков принимало всё более и более
грозные размеры, как от малодушной уступчивости одних землевладельцев, во главе
которых, в качестве примирителя, стоял православный Русин, Адам Кисель, так и от
великодушной решимости других, вождем которых сделался католик Русин, Иеремия
Вишневецкий. Успокоивая людей добрых, поблажливых, вялых и боязливых своими
миролюбивыми, жалобными и льстивыми письмами, Хмельницкий козацвие разбои и
необходимость быть в союзе с Татарами оправдывал свирепыми, как он представлял,
действиями князя Вишневецкого, а между тем собрал, как было слышно, до 200.000
войска, готового стереть с лица земли и самый след колонизационных панских трудов,
причем волей и неволей позволил Татарам увести в Крым столько же, если не больше,
рабочего народа, не принимавшего участия в козакотатарских набегах.
Князь Иеремия понимал истребительную политику Хмельницкого яснее, нежели