ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2)

могли бы действовать менее согласно в общем деле, как эти три героя в трудной

козакотатарской войне; а явное отвержение того, кто один заграждал бунтовщикам

путь, когда все помышляли толь*

222

.

ко о бегстве, оскорбило партию почитателей его и внесло рознь между самых

влиятельных членов республики.

Один из люблинских панов, в письме к приятелю, так отзывался в это время о

правителях шляхетского государства: „Из Варшавы не пишут ничего доброго: все

только kawy dla zabawy. Даже литовских панов не позаботились призвать для

отвращения опасности *). Неизвестно, по чьему совету назначили этих триумвиров,

чего и сами начинают уже стыдиться **). Печатари (канцлеры), в своем разъединении,

должно быть, прочат царствование не кому-либо из королевской крови, а себе самим

(sibi regnum sperant), чтобы каждому властвовать над покорными подданными

(панами). Боже! смешай их советы, открой фальшь и измены (Boїe, zamieszaj ich rady,

odkryj faиsz i zrady)! Но все это переменится, когда братья (шляхта) снесутся с теми

панами, которые держат в руках сабли, а не молитвенники, да перья".

При таком помрачении общественного смысла, вопрос о том, что вызвало новый

козацкий бунт и чем возможно подавить или успокоить мятежников, стал обсуждаться

в пустой след после того, как против них были приняты нелепые меры. Теряясь в

догадках и не зная на чем остановиться, вожди Шляхетского Народа обратились к

послам Народа Козацкого, присланным под видом испрошения помилования

Хмельницкому, а в сущности для того, чтобы выведать настроение панских мыслей и

узнать о положении государственных дел.

Один из членов палаты депутатов советовал не тратить времени попусту. „Мы

хочем знать причину пожара, не погасив его" (говорил он). „Это все равно, как если-бы

кто упал в колодец и кричал о спасении, а его бы сперва спрашивали, как он туда

попалъ". Но сеймовые паны всё-таки допросили Козаков о причинах их бунта.

Ответы козацких послов заключались в известной уже нам инструкции.

Не было лучшего времени и места для ревнителей малорусской

*) Литовские паны домогались уравнения прав своих гетманов с коронными, если

бы кто из них пришел с войском в лагерь. На это коронные паны не согласились.

**) В Дневнике Конвокадии Варшавской читаем: „Z strony Uniwersaиu, w ktуrym

s№, trzej Hetmani naznaczeni, aby takowe in posterum nie wychodzili, praecustoditum".

.

223

народной веры и чести, чтобы не только выразить накипевшие у них на сердце

оскорбления религиозной совести и национального достоинства, но и оправдать ужасы

бунта, Здесь присутствовали князья Четвертинские, из которых один в последствии

облекся в сан киевского митрополита. Здесь заседали Кисели и Древинские,

ораторствовавшие на сеймах в пользу древней греческой веры. Здесь много было

земских послов православного исповедания, непричастных пе только римской

политике, но и передаче интересов православия в руки могилинской, полу польской

иерархии. Если-бы козакам были нужны посредники католико-православного спора,

поднявшагося с обнародования церковной унии, то вместе с панами католиками и

панами православными заседали здесь и вожди польскорусских протестантов, с

которыми наши православники были тесно соединены со времен Князя Василия.

Только киевского митрополита не было: его козаки не пустили на сейм, тогда как

борцам православия следовало бы всячески побудить малорусского первосвященника к

поездке в Варшаву для свидетельствования о той вере, за которую они „помирали“, как

уверял Хмельницкий царя Алексея Михайловича. Но то, что было приписано в конце

инструкции козацким послам, оставалось только на бумаге. Послы —или не хотели,

или даже не умели заговорить о делах церкви и веры, как это случилось и в Медвежьих

Лозах с козацкими уполномоченными.

Литовский канцлер, в числе прочих первенствующих панов, получил от Козаков,

чрез их посольство, просительное, alias туманящее, письмо. Он присутствовал при

многократных аудиенциях, данных на сейме козацким послам. Послов допрашивали о

королевских листах, о поощрении Запорожского Войска к задиранью Турции. Дневник

Радивила следил за козацким вопросом обстоятельно. Радивил отметил даже, как

послы бледнели и дрожали (разумеется, при мысли о козацком терроре, в случае

несоответственных показаний). Но ни слова пе записал он о том, чтобы козаки стояли

за свою стародавнюю греческую религию, тогда как тут же писал о протестантах, что

они домогались уступок в пользу своей новой веры, и что коронный канцлер сказал им:

„Хоть бы не только Хмельницкий, по и весь ад восстал против нашего отечества, не

дозволим вам больше того, чем вы пользовались^ *)

*) В Дневнике Варшавской Конвокации слова Оссолинского записаны так: „Jeїeli на

nas chcecie wytargowaж со uporem swoim, iї to czas urget maxime. “

224

.

Интересно сравнить эту часть Радивилова дневника с тою, где он описывает

домогательства протестантских вождей в 1632 году.

В то время протестанты (пишет Радивил), „под видом этих схизматиков, заявили

все свои требования, угрожая помешать избранию короля, в случае неисполнения ихъ".

4- й пункт требовании гласит: „Кто бы учинил какое-либо насилие русским