честь, за свое имущество, за свою жизнь, и которых Татары подгоняли к приступам
нагайками. Еслибы в каком-нибудь новом ордынском нашествии погибли все
документы польскору сской деятельности и уцелели только свидетельства о збаражской
осаде, то в отдаленном будущем по этим свидетельствам беспристрастный историк
заявил бы векам грядущим, что был на свете народ, выработавший на чем-то
величавую твердость духа и благородное самопожертвование.
На густую козацкую пальбу отвечали уныло замковые пушки. Но за то у панских
пушкарей не пропадал ни один выстрел, тогда как гармати козацкие часто ревели
попусту. В числе панских стрелков прославился в это время один из новорожденных в
малорусском Переяславе иезуитов, кзендз Муховецкий, которого автор осадного
дневника называет „нашим украинцем из Переяславского коллегиума". В Збаражском
Пригородке стояла дубовая башня. С этой башни стрелял он из своей
руганицыгульдынки и, по общему свидетельству, в течение осады убил 250 яозаков. Но
и прославленная гульдынка должна была скоро умолкнуть: у панов оставалось
аммуниции уже только на шесть дней. В темные ночи бросали они с валов пылающие
мазницы и возовые оси, чтоб осветить крадущихся Козаков. Старые жолнеры говорили,
что ни в какой войне не делали того, что повыдумали теперь Фирлей да Вишневецкий.
В среду 4 августа стали говорить в панском лагере, что Хмель двинулся куда-то с
частью своего войска. Предполагая, что он пошел для отражения короля, князь
Вишневецкий в четверг, 5 августа, сделал смелую вылазку, чтобы в этом
удостовериться. Но вылазка доставила панам только 16 козацких прикмет. Захваченные
вместе с тем языки говорили, что Хмель опечален потерею полковника Федоренка,
которого застрелил недавно ксендз Муховецкий, когда он подводил мину под
губительную башню, и что за это хочет он ударить ночью панов всеми своими силами.
Паны приготовились к ночной битве; однакож, ночь прошла без тревоги.
.
27
В пятницу, 6 августа (27 июля), в депь любимого козацкого святого, Палея, на
рассвете, Хмельницкий сделал общий приступ со всех сторон. Напирали в особенности
на стоянки Остророга. Появились новые гуляй* городини, из которых каждую везли на
катках 15 человек. Появилось 400 лестниц, переплетенных лозой для подъемных
мостов через рвы; каждую тащили на колесах 20 Козаков. Начался рукопашный бой,
как потому, что у панов мало было пороху, так и потому, что сабля была шляхетским
оружием по преимуществу. „Трусы Поляки" выдержали этот бой в течение трех часов,
под прикрытием пушек, заряжаемых уже, можно сказать, последними зарядами.
Панская конница вышла за валы, и врезывалась в подвигающиеся массы. Это была та
конница, которую хорошо помнили Кумейки, Сула, Старец-Днепр: одушевлял ее
бурный дух Князя Яремы. Во рвах ц на месте схватки лежали груды трупов на высоту
копья. Не Лев того, что дневники знаменитого осадного сиденья и преувеличивали
подвиги шляхетных бойцов; но Хмель истощил здесь последние средства к
возбуждению своей орды, и должен был отступить, чтобы его мнимая сила не перешла
в явное бессилие. Маскируя свою неудачу, он штурмовал панский редут в полдень и в
полночь опять, но уже с меньшим жаром.
Эго были последние усилия Хмельницкого подавить многолюдством тех воинов, о
которых козакп пели среди новых малорусских пустынь, что Лях вид страху вмирае,
давая камертон самохвальства будущим грамотеям своим. Теперь он решился доконать
панов беспрестанной стрельбой да голодом, который уже чувствовался в их стану.
В течение суток насыпали козаки 15 шанцев, высотою в два копья. На шанцах
поставили из своих гуляй-городин башни, а на башнях укрепили лестницы, в виде
заборов так высоко, что из-за них было удобно стрелять в панский лагерь. Пиаоцы
были снабжены пушками и обсажены лучшими стрелками. В одном из дневников этой
осады, по истине славной для панов и позорной для Козаков, записано:
„Под каждою хоругвию ежедневно убивали не меньше 10 человек. Брат не смел
спасать брата. Где кто был ранени, там и лежал под градом пуль до самой ночи; а где
кто лог убитый, там его ночью и хоронили".
Наны были принуждены оставить в окопах возы и перейти в замок, чтобы там быть
ваготове всякий раз выбегать на оборону валов и табора.
28
.
Посреди такой борьбы, заметили они 8 августа, с великим удивлением, что
козацкий табор снимается с места и передвигается к Старому Збаражу, где стояла
каменная церковь, построенная еще православными князьями Збаражскими. Ночью
передвинулся туда весь табор, а палатки хана и козацкого гетмана, стоявшие в четверти
мили от панского лагеря, разбили под старым замком, напротив ставок Вишневецкого.
В течение следующих четырех дней шел проливной дождь. Военные действия
приостановились. 13 (3) августа в стану осаждающих сделалось необычайное
движение. Толпы черни валили от окопов к табору, как бы для насыпки шанцев.
Остаток табора передвинулся к старому замку.
В панском стану разнеслась радостная весть, что подкрепления стоят уже в
Жалощинцах, в трех милях от Збаража, и что неприятель намерен ошавцеваться у себя
в тылу. На другой день распущен был слух, что Хмельницкий двинулся со всеми