Весьма внушительным был для Хмельницкого факт, что бе гущая домой Орда жгла,
грабила и, ис довольствуясь ясыром, уничтожила 6.000 Козаков, которые спешили йод
Берестечко из Наволочи, а чигиришцев, собравшихся на выручку козацкого табора,
разогнала.
Один из панских разведчиков, Суходольский, вернувшись под Берестечко из-за
ВИННИЦЫ, РАССказывал, что Татары везде во время своего бегства убивали и угоняли в
неволю Козаков. Но словам Оевецима, „Суходольский утверждал положительно, что
чериь запирается в городах, и везде, где встретится с козаками, убивает их, даже
истязает их жен в отместку за свои семьи, угнанные Татарами в Крым. Так поступило1*
(продолжает Освецим) „ополчение черни, которое, в числе до 15.000, отправилось
было в помощь козакам под начальством паволочекого войта и, встретив по дороге
Татар, было ими истреблено на половину®.
284
»
При таких обстоятельствах Хмельницкий мог найти прибежище только в Иелам-
Гирее, на каких бы то ни было условияхъ» Этим и объясняется его уверенность в себе,
которой удивляются враги его, Поляки.
Весть о несчастье и неволе гетмана наполнила Украину тревогой и ропотом.
Достигнуть оставленного табора не было ему никакой возможности. Вспомогательного
войска взять было негде, а тут и Небабу разгромил Радивил. Хмельницкий послал под
Берестечко фальшивое обещание татарской выручки, но оно попало в неприятельские
руки. Ему ничего больше не оставалось, как принять от хана „без всякой гордости"
гвардию, охранявшую особу его от раздраженной черни и державшую самого его под
арестом. Ему оставалось только воздержаться по мере возможности от пьянства и
просить магометанского, но уж никак не христианского, Бога о победе.
Князь Иеремия Вишневецкий еще однажды очутился лицом к лицу с человеком,
оспаривавшим у него господство на восточной окраине Польши. Хотя традиция Речи
Посполити, царившая над умами панской факции, главное начальство предоставило
Николаю Потоцкому с сго товарищем, Мартином Калиновским, но в сущности дела
путеводною звездою и надеждою панского войска, по вдохновенному указанию
Катерины Слопевской, был всё тот же герой, которого Поляки обыкновенно именовали
русским воеводою, как бы в сознании, что польского воеводы у них нет. Но, увы!
теперь отому беспримерному в Польше воеводе остался всего один месяц жизни, и она
прервалась у самого входа в созданное им удельное княжество. У входа в обетованную
землю, потерянную ИИольшею, скончался через три месица после Вишневецкого и тот,
кто был правой рукою великого, как и Вишневецкий, колонизатора в обуздании
руипников,—кто нанес им тяжкие удары в 1637 и 1638 годах. Князь Иеремия умер в
Наволочи, Потоцкий—в Хмельнике, и на конце военной карьеры оба полководца
испытали самое худшее, что в ней встречается: борьбу с ненастьем, голодом и мором.
Мартирология папского войска началась в то время, когда причинивший ее король
предавался забавам, развлечениям и даже заболел после забав и развлечений во Львове.
Участвовавший в Украипском походе галицкий стольник, Андрей Мясковский, по
особенному поручению, доносил Яну Казимиру обо всем, касающемся благосостояния
всего войска. ИИо его донесению, сперва оно „подверглось ужасной слякоти и
пепогоде, которая сильно повредила и лошадям,
.
285
и пехоте, потомъ—такому голоду, о каком не слыхать на людской памяти, разве где-
нибудь при самой жестокой осаде замков и городов. Но ни в Хотшиском, пи в
Московском войске (писал Мясковский) такого голода не видано. Пехота,
принужденная к отвратительной пище (ad nefandos cibos compellitur), достать хлеба не
может и за самую дорогую цену; а мяса, кроме конской падали, не видят; не
пренебрегут и теми лошадьми, которые уже три дня гниют в грязи (lakze i tym, ktorc
trzy dni jua vv blocie putrescunt, nie przepuszczq); принуждены питаться сырым житом,
ИЛИ травой и бурьяном, точно какие животные, к великой гореети и состраданию всего
войска. Невольно мы проливаем слезы (gdysz to nam laelirymas dicere musi), видя столь
блестящую пехоту (tam florentem . peditatum) вашей королевской милости бесполезно
погибающую от голода (шагпие fame pereuntem), а всего горше то, что нельзя
придумать никакого способа к спасению голодных: ибо тот край, в котором имеем
надежду иа хлеб, еще далеко, но и ои так опустошен, что о нем можно сказать: „земля
же была неустроеиа и пуста". Ни городов, цц сел, только поле и пепел. Не видать ни
людей, ни живых тварей, разве птицы на воздухе. Пан Краковский, не смотря на слабое
здоровье, идет с возможною скоростью к хлебу (ea qua potest, celeritate ku cblebu
ciqgnic), но опять вчерашняя и нынешняя страшная непогода замедляет движение
(retardat cusrum). Не взирая на то, так как мы посвятили себя на эту службу, то уже
придется здесь преодолевать фортуну твердостию духа (lortunain animo superare) и
мужественно бороться с этим голодом и с этими небесными невзгодами (у г terni
injuriis coeli viriliter lucrari), услаждая горести (cukrujqc sobie adversa) будущими, даст
Бог, успехами. Воин о том ведь постоянно должен думать, к чему стремится, а ие о том,