ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

Хмельницкий, между тем, боялся, чтобы после Батога, как после Корсуня и

Пилявцев, могучая польская жизнь не воспрянула с новою силою; чтоб утрата одних

энергических людей пе вызвала на сцену боевой деятельности других,—и готовился к

войне. Но истощая, в чрезвычайном положении своем, последние силы Козацкого

Народа, он старался отдалить его неизбежное столкновение с Народом Шляхетским.

Ноэтому-то покорность его справедливо называли папы волчьею (wileza pokora), и его

посольство на чрезвычайный сейм в июле 1652 года было не голосом победите-

*) 9то было тавое застарелое зло в Польше, что и в самое блестящее время, при

Еонецпольсвом, на сеймах читаны были petita в роде следующих: „Jest wiele godnych,

zaslnzonych w wojsku W K Msci, jako pulkownicy, rotmistrze, ktorzy sowitym kosztein

przykladae sig musza do zohlu, drogo oplacao towarzysza; jest i towarzystwa wiele, ktorzy

posiwieli na sduibie W K M... Ukrainne zamki, od zyd6w administrowane, wieczna ruinq.

upadly z nieoszacowana szkoda W K M i Rzpltej. Starosty tam zadnego nie widac, bo tego

mnjq, wiele i wigcej jeszcze biorq, z milosciwej laski W K M. Piastowalby na rglm ubogi

zolnierz zamek od W K M sobie powierzony, anibn zyda c/.ynil uozgsliiildem dobrodziejstw

W K M i krwawych zaslug swoich.

360

ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЫПИИ.

ля, а мольбою побежденного. Он знал, с кем имеет дело в этом случае.

Король, изображая в лице своем ту многочисленную клику богачей эгоистов, на

которую до конца сохранил влияние Кисель вопреки сторонникам Вишневецкого,

приостановил вооружение, и, вместо того, чтобы готовить кару злодею, обещал ему

свою милость: политика нравственного бессилия, практиковавшаяся в Турции. Для

подкупа Хмельницкого готовностью короля к чрезвычайным пожалованиям, были

отправлены Зацвиликовский (которого Хмельницкий обласкал под Збаражем) иЧерный

(через которого он действовал на панов после Корсунского погрома). Но пока они

прибыли, виды Хмельницкого на свою безопасность переменились, и он припал

королевских послов с пренебрежением. На Батогскую бойню, которая, повидимому,

изумила и огорчила его, стал он смотреть, как на выигрыш потерянного под

Берестечком дела, и потребовал возврата козакам Зборовских прав. Тогда паны снова

сделались воинственными, и стали готовиться к вооружениям чрезвычайным. Это было

тем естественнее, что во время сейма скончался проповедник мирного торжества над

козаками, Адам Кисель. С ним умерла и его примирительная политика, сделавшаяся

невозможною еще до Хмельнитчнны. Вместо посполитого рушения, было решепо

снарядить от каждых десяти ланов по одному конному и по одному пешему воину с

мушкетом, на подобие гайдуков.

После Батоговского погрома, когда все в Польше поникло, точно под дыханием

всесокрушающей бури, только Стефан Черпецкий пс потерял присутствия духа. Он

вдохновился самою великостью неечаетий дорогого ему польского отечества, и уже в

июне 1652 года писал из Немирова к коронному маршалу, Юрию Любомирскому, что

если только Польша соберет соответственные силы и в лагерях установится

повиновение (задача выше польской общественности), то он свидетельствуется Богом,

что Поляки могут не оставить Руснпа и на лекарство (Bogiem swiadcz§, ze na Iekarstwo

Rusina moicm nie zoslawie).

В этих словах, при всей нелепости их ив нравственном и в политическом смысле,

Чернецкий проявил тот сильный нерв, который совершал великия в добре и в зле дела,

соединенные с польским именем. Чернецкий, любимый герой падающей и падшей

Польши, для насъ—герой вредоносного мщения. Он предоставляет в себе самый

печальный результат, к которому две смешанныя

361

нации привело посягательство католической партии на духовныехлебы русские и на

свободу религиозной совести русской.

Сперва междоусобная война в Польше была чисто экономическая, сословная,

социальная; но паписты с одной стороны, а православним с другой—превратили ее в

религиозную, а боль от напесепяых обоюдно ран сделала ее религиозною. Чем дальше

забиралась Польша в лес экономических, общественных, религиозных и политических

недоразумений, тем больше валилось в этом лесу дров, то есть виновных и безвинных

ответчиков за педоразумения с обеих сторон. Теперь передовые люди польские, такие,

как Чернецкий,— большею частью и почти исключительно люди происхождения

русского, свидетельствовались Богом, иначе—давали Богу обетъ—не оставить Русина

и на лекарство, как раз в pendant с козаками, которые в своем разбойном благочестии,

жаждали так вырезать Ляхов, чтоб не осталось на свете и одного. Представитель Руси с

худшей стороны, Хмельницкий, низвел представителей Польши с лучшей до евоего

уровня,—и вот мы видим знаменитого стратегика Еерестечекой воины козакунщйм с

преданными ему смельчаками на поприще козацких набегов, пожогов и резни, по

примеру Перебийпосов, Нечаев, Морозенков.

Теперь паны воевали уже не для того, чтоб открыть .:ебе свободный вход в отнятые

у них козаками владения, а для того, чтоб отомстить непокорной им Руси, стоявшей за

одно. с козаками. Если прежние походы их были только разжиганием национальной