ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

бочек, а на остальные трудно было найти купца. „Нам говорили" (заметил Сосницкий),

„будто бы этот остаток как из Киева, так и из Вышгорода приказано спускать на низъ“.

Дело в том, что когда панские имения были расхищены, когда даже „панские жены

сделались женами козацкими", как говорит Самовидец,—поташ, главный после

земледелия и скотоводства продукт панского хозяйства в Украине, остался цел по

своему не съедомому и не горючему свойству. Хмельницкий старался превратить его в

деньги до возвращения панов на свои пепелища и пустыри. По сказанию Варшавского

Анонима, из одного Млиева, экономического центра украинских имений

Конециольского, Хмельницкий за поташ взял от волошских купцов больше 200.000

битых талеров. „Жаль было уступить это Полякамъ" (пишет он). „Но разве один

Млиев? У Конециольского, Вишневецкого, Замойекого и других отнято было семьдесят

городов, сел, слобод и пасек, которые приносили такие доходы, что горько и

вспомнить".

Этим объясняется, почему козакам надобно было всячески губить Вишневецкого и

наследника Станислава Конецпольского, соперника Вишневецкого в колонизации

Малороссии. Этим объясняется также, почему козаки восставали в Украине против

Зборовского договора еще больше, чем паны в Варшаве. Аноним прямо говорит: „В

особенности же многочисленные и многолюдные добра Вишневецких и Конецпольских

были препятствием этому трактату: ибо пребывание таких могущественных панов на

Украине вело къ

70

.

постоянной войне с ними. Лучше было, раз навсегда отнявши эти имения у

магнатов, обсадить их козаками и тем обеспечить себя от измены".

На Заднеприе поверенный Киселя, Сосницкий, не решился ехать. Выговский дал

ему понять, что гетман медлил мероприятиями для лучшего перемещения Козаков из-

за черты козатчины (Иа prolongacya uczyniona dia lepszej rumacyjej). Он де разослан уже

на все стороны для сбора известных (wiadomych) данин и других доходов. Отдавать же

шляхетские местности в аренду не думает, до утверждения сеймом договорных

пунктов.

„Духовенство наше® (писал Сосницкий) „такое, каким было в прошлом году®. В

этом лаконизме скрывается мысль, что сановитые представители малорусского

духовенства не соединяли интересов церкви с интересами козачества, и что

митрополит беседовал с Сосницким так же секретно, как и с Киселем.

Последние слова донесения Киселева конфидента заключали в себе самое важное

для панов известие, что Хмельницкий не публиковал в Украине о мире.

В своем письме Выговский советовал Киселю приостановиться с приездом в Киев

до дальнейшего решения пана гетмана, потому что он не приступил еще к делам

коммиссии, боясь воспламенить народ в самом жару его (bo teraz na pocztku samym

ogien i zarzie rzuci si§ mi§dzy niemi). „В этот огонь ехать вам опасно®, писал alter ego

Хмельницкого.

Мы знаем, как безуспешно старался Кисель в прошлом году провести, под

покровом коммиссии, киевскую шляхту на её пепелища. Теперь, в звании киевского

воеводы и украинского коммисара, энергический миротворец предпринял нечто в роде

новой колонизации возобновившихся малорусских пустынь — водворением

землевладельцев и должностных лиц там, где уже два года ца' рила козакотатарская

орда. Чтоб установить порядок вступления тех и других в свои права, он созвал в

Житомире шляхетский сеймик под своим председательством. .

Хмельницкий уведомил его из Чигирина от 8 октября, что разослал всюду

универсалы, повелевающие поспольству в городах (pospolstwa ро iniastach) вести себя

смирно, и объявляющие, что этот сеймик созван для утверждения козацких прав и

вольностей, а равно й для успокоения религии, которая так долго не могла стоять на

своей старине (wedtug staroiytnosci swej koiica \ѵгщс nie mogla). При этом просил он

Киселя внушить шляхте, что „не-

,

71

винная кровь лилась так долго от нарушения козацких прав и вольностей", и

выражал надежду, что на генеральном сейме греческая вера будет успокоена, а уния

совершенно (penitus) уничтожена, „и то, чтд наши предки* (писал он) „падали на

Божие дома, будет возвращено*. Он уверял, что ждет его приезда в Киев, как

давнишнего благоприятеля Запорожского войска, „с великою охотою", а для

безопасности проезда послал к нему двух Козаков с универсалами, которыми бы они

усмиряли посполъство. Относительно дедичных и дигнитарских имуществ Киселя он

также, по его словам, разослал всюду универсалы, и старался о том, чтобы войско было

переписано в 40.000-й реестр, а на сейм обещал выслать козацких послов.

В то же самое время благодарил Хмельницкий письменно короля за его великую,

истинно-отеческую милость, обещал привести Запорожское Войско в определенный

порядок, уверял, что никогда не оплачет погибели стольких невинных душ, и, „падая

низко под ноги королёвского маестата", свидетельствовал свое верноподданство.

И опять через три дня писал он к Киселю, что посылает „двух товарищей своего

войска, чтоб усмиряли посольство, дабы житомирский сеймик мог отправляться

спокойно", но „просил усильно", чтоб их милости паны-обыватели держались

относительно подданных „скромно" до скомпутованья войска, а потомъ" (писал он)