ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

только не привычные для украинцев „вымыслы великие от старо стов и от их

наместников и Жидов. Бо сами державця на Украине не мешкали (не жили), тилько

уряд держали, и так о кривдах людей посполитых мало знали, альбо, любо (хоть) и

знали, только, заслеплени будучи подарками от (панских) старост и Жидов

арендарей, .же (что) того не могли узнати, же (что) их салом по их же шкуре и мажут: з

их подданных выдравши, оным даруют, щб и самому пану вольно бы узяти у своего

подданного, и не так бы жаловал подданный его. А то леда (какая-нибудь) шевлюга

(шваль), леда (какой-нибудь) Жид богатится, по килько цугов коней справляет,

вымышляючи чинши великие, поволовщины, дуды, осып, мерочки сухие, з жорнов

плату и иное, отниманье фольварков, хуторов,— що натрафили на человека одного, у

которого отняли пасеку, которая всей Земле Польской начинила беды*...

По свидетельству же всех современных документов, в эпоху Хмельницкого

свирепствовала ужасающая нищета в той массе, которая, увлекшись козацким

промыслом, помогла козакам отделить на свой пай сытный кусок хлеба на счет старост,

державцеви арендаторов Жидов, а сверх нищеты свирепствовал козацкий произвол, без

всякой апелляции. В тех же местах, где козаки не сидели на шее у донаторов и

гречкосеев (названия у них презрительные), — в тех местах свободно разгуливали

татарские загоны. Козаки перебили или предали Татарам панов, которые набирали

бывало из своих сел охотников догонитвы за хищниками; вооружали их на

собственный счет, водили в „неведомыя* поля по примеру древнего князя Игоря, и

нередко, как это мы знаем по „русскому воеводичу*, слагали буйную голову в бою с

неверными, Теперь некому было охранять от Орды не только мужиков, но и козацких

жилищ. Ворота в Украину стояли Татарам настежь; Зборовский договор отдал под их

кочевья все Черноморие, от Азова до Чигирина, от Чигирина до Акермана, и если они

уводили в неволю даже собственных сподвижников, Козаков, то каково было

положение доматоров и гречкосеев!

В то время, когда Хмельницкий просил короля об освобождении Тетеревского и

Котовича из тюрьмы, прибавляя: „а мы за на-

.

93

яснейший маестат вашей королевской милости готовы жертвовать жизнью (zdrovvie

swoje ronic)“, — в то самое время Адам Кисель изображал королю положение дел в

Украине такими словами: „После моего первого киевского обжога, о котором я

уведомил вашу королевскую МИЛОСТЬ, — лишь только Хмельницкий велел снять

головы и тем, которые у берегов козатчины начинали мятеж в панских имениях, и тому,

что назывался гетманом на Запорожье, мужики несколько приутихли. Однакож, желая

подействовать еще сильнее в этом случае, Хмельницкий намерен в скором времени

отправиться (excurrere) челнами на Запорожье, чтоб очистить скопище sentinam)

своевольства и обсадить Запорожье надежною (ройиМц) старшиною. Здесь также

велел полковникам сторожить берега, чтобы (козаки) не входили ни в какое

замешательство с теми региментами, которые приблизились к Хмельнику и Бару, и

предотвращать всякие бунты. Послы (Хмельницкого) также ехали к вашей королевской

милости с реестрами, а другие реестры представили в киевский грод. Судя по этим

поступкам и наблюдая за всею старшиною, которой у меня бывает полно каждый день,

кажется, что они желают сохранить мир. Только исключенные из реестров мужики,

которые было окозачились, прибегают к разным способам, чтобы не быть в подданстве

у своих панов. Одни продают все и, оголев, идут к козакам в чуры и постои (jedni si§

sprzedajac i ogolociwszy ze xvszystkiego, za czurow i postojow do kozakow udaj), другие

совсем идут за Днепр, а некоторые— таких наименее—кланяются уже своим панам.

Поэтому один Господь Бог, в своем предведении, решил и предопределил, как все это

может усмириться и успокоиться. Я не смею усяокоивать отечество миром; точно так

же не желаю раздражать шерней и давать им повод к вражде. Один, кажется, остается

совет: положиться на волю всемогущего Бога, как Ему будет угодно смягчить эту казнь,

и на подтверждение присягой обещаний Хмельницкого, как он захочет их сдержать,

хотя бы это было с великою кривдою и почти с порабощением (а prawic cum servitute)

всех нас, украинных (панов). Еслиб я не видел такой силы и готовности, какую здесь

нахожу, и еслибы мог видеть расторгнутым товарищество (societatem) с козаками

Орды, а также, когда бы войско могло вступить сюда раньше, нежели реки пустят

(воду), то, как я всегда объявлял на сейме, наилучшим средством (pro maxima), так и

теперь—не только желал бы, но просил бы униженно вашу королевскую милость,

принимая во внимание все унижение, которое мы

94

.

претерпеваем в мире, похожем на рабство, — лучше попытаться прибегнуть к

оружию, нежели, имея, не иметь подданных. Им помогают все фортели и на суше, и на

воде, потому что у них та же сила, та же готовность, та же лига, хотя меня угнетет та же

бедность и несчастие (egestas et calamitas), что и каждого. Поэтому я не нахожу другого

способа, как только ждать у берега попутного ветра (secundos spectare in littore ventos).

По вышеизложенным причинам, больше может сделать половина войска с осени и