ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

они пойдут охотно впереди вас. Они с нами договорились в том, что без нашей воли

никуда двинуться ве могут. Поэтому не наставляйте уха людским россказням. А чтобы

наши дружеские письма были тем приятнее, посылаю Потоцкого, подарив ему свободу

за здоровье вашей головы1'.

О „предмете достойном беседы" писал то же самое и ханский визирь к коронному,

как выражался хан, визирю, Оссолинекому, присовокупляя, что поход в Москву

разъединит Козаков с окозаченными мужиками, которые, в их отсутствие, сделаются

теми же панскими хлопами, какими были.

Возвращение Николая Потоцкого из татарского плена Кисель приветствовал

письмом от 4 апреля, называя его отцом отечества и возлагая на него великия надежды,

в противность собственному мнению о причине междоусобной войны и голосу

Шляхетского Народа, который в популярном стихотворении обращался к нему с такой

оценкою: „Напрасно взваливать несчастье на Бога: не за .столом было яриться на

Козаков. Мы дома не можем ходить без чужой помощи, и хочем давать битвы в карете"

*).

Голоса тех, которые требовали отмены пожизненного гетманства, вопияли в

пустыне. Какими средствами возвысилась Речь Посполитая, такими только могла и

поддерживать себя. Зная это из Саллюстия, она боялась одной переменой подать повод

к другим, то-есть обнаружить негодность основ своих и пасть, в лице боль-

*) Na пиеЪо proino i nieszczescie iozyc:

Ni e u stolu si e na nicli byio srozyc.

(Этот стих дошел до нас с припискою: Так ЬуЬ). Duma пие mozem о swfej mocy

chodzic,

Przeeie w karecie chcemy bitwy zwodzid.

.

97

шинства панов, от внутренних причин скорее, чем она пала от внешних. Но не

дряхлым подагрикам было стоять против бури, которая, в короткое время отсутствия

Потоцкого, изменила лицо Польши до неузнаваемости.

„Не та rerum facies* *), (писал к нему Кисель), „не те достатки, не та военная сила,

но то же самое надменное и окровавленное нашим несчастием бешенство (ale (az

infortunio nostro inflata i zajuszona rabies). Все мнения наши полны пусток, так что

Украина едва в состоянии содержать стечение и сброд вооруженной черни (colluviem et.

congeriem armatae plebis). Увидите сами, в каком хаотическом состоянии находится она

со стороны Днестра. Здесь на Днепре я сижу в тройной опасности: вопервнх, чтобы

Хмельницкий остался верен клятвенному слову, что обуздает чернь; вовторых, чтобы

чернь не возобладала над ним и не встала под новым главою (cum novo capite non

recrudescat); в третьих, чтоб наши не застучали в берег (zeby od nas w brzeg nie

kolatano), и от нашего домогательства не поднялась буря... Мало-по-малу будем

освоиваться с нашими одичалыми подданными, довольные, на первый раз, одним

признанием нашего хоть и бездоходного господства (z razu sola recognitione dominii,

chocigz be?. pozytku, kontenci)... Принизившись так, как мы принизились, не надобно

давать повода к войне, а хана как можно секретнее (quam citissime) уведомить что мы

все сделали для черни, а она для нас еще ничего, и дела обеспечить там... Теперь уже

дело идет не о ремне, а о целой шкуре польской. В крайнем свирепстве черни, и потому

в крайней опасности Республики, крайния средства не уйдут от нас... За Днепр поехало

много братьев (шляхты), хоть я и не советовал: жестокая стрела бедности и нужды не

взирает пи на какие опасности (durum telum egestatis et necessitatis nec periculo respicit).

Мои слуги, перед сеймом, введены туда по великод де благосклонности, но до сих пор

они там гости, а не хозяева*.

В заключение письма, Кисель говорил и что теперь в Варшаве великий посол

царский, и что он советовал бы послу, глядя на Польшу, не подвергать Москвы такой

же опасности, и лучше держаться с панами, нежели с мужиками... Но и паны, и мужики

так хорошо зарекомендовали себя перед Москалями, что царскому послу трудно было

решить, которое из двух зол меньшее.

*) Лицо вещей, положение дел, т ш.

13

98

.

Умудренный горьким опытом, Кисель оставил, наконец, свой оптимизм

относительно земляка и приятеля, Хмельницкого. Из легковерного политика он

превратился в печального историка, и письма его вносят много света в туман, которого

напустили в тогдашния религиозные, социальные и национальные соотношения наши

украиноманы да козакоманы. От 6 мая он писал к королю из Киева: „Хмельницкий

велел собраться под Полтавой на ханскую службу (na uslug§ hanskit) по триста человек

отборных Козаков из каждого полка, о о двуконь каждый, к 26 мая по старому

календарю. Будет этого войска 6.000... Из этого видно, что Татары от Козаков не

оторвутся. Они не только вместе живут и кочуют, но и войска взаимно друг другу

посылают... И на этой неделе был от хана посол в Чигирине с предложением и

подарками. Приветствовали его пальбой из пушек, и отправили также с подарками.

Посольство заключалось в двух пунктах: первый—домогательство Порты, чтобы

Хмельницкий удерживал от моря донских Козаков, на что он согласился, и тотчас

послал на Дон письмо. Второй пункт: просьба хана о помощи ему против Черкас... *) С

обеих сторон полюбились друг другу (zasmakowali si e w sobie), живя добычей и

грабежем (praeda et spoliis gentes nutritae): вошли во вкус соединенной силы