Отпечатки затертых литер

Не задерживайтесь, господа, в проходе —
Всякий нынче поскорей бы рад!
И неважно, что не по погоде,
При параде — все на маскарад.

Под вуалью — льдисто-сини глазки,

Платья в перьях, ореол амбре.
И мелькают маски, маски, маски —
Бал у королевы при дворе.

Вот она сама — стройна как фея,

Будто бы сошедшая с холста:
В локонах белеет орхидея,
По-девичьи пламенны уста.

Вся тяжелым бархатом одета,

Что крыла вороньего черней.
Только из-под кружева манжета
Расцветает золото перстней.

Шарм под стать столичным городам:

На паркеты сыплются верлибры,
И порхают крыльями колибри
Чудо-веера придворных дам.

В реверансах припадают девы,

Точно к платьям примеряя трон.
А под полумаской королевы
Полусмех сменяет полутон.

Не страшны ей лжеподруги эти,

Кто они — коль вертится земля
Для нее лишь и на целом свете
Лучше всех она для короля?

Мажут дамы на лицо белила,

Щек стыдливых прикрывая цвет,
И держась то мило, то уныло,
Льнут, подобно бабочкам, на свет.

Бал в разгаре. И уносят в дали

Ароматы марокканских роз.
И скользят по освещенной зале
Облака напудренных волос.

Внезапно умолкли прохладные звуки,

Скрипки запели и трубы заохали,
Выронив вееры, вскинулись руки,
Воздух зацвел восхищенными вздохами.

Почтенные гости с восторгом сквозь страх

Резко взглянули из бархатных коконов:
Юная дева стояла в дверях
В калейдоскопе корсажей и локонов.

Кто-то приветственно шляпу снимал,

Кто-то схватился за жидкую бороду:
Графская дочка явилась на бал,
Чудо-краса из далекого города.

Подобная нимфе, но истинно зрима,

Будто цвела, непривычно живая,
Лоск и сиянье придворного грима
Нежным румянцем своим затмевая.

И вот расступился наряженный люд:

Гордые гости — крикливые вороны
Деве проход в центр залы дают,
Чинно рассеявшись в разные стороны.

А струны скрипят, а литавры звенят,

Взгляд королевы темней, чем агат,
Кружится дева в летящей тунике,
Точно наяда — столетья назад.

Всем по душе эта свежая роль:

«Ну-ка, еще станцевать нам изволь!» —
Громко сказал — да с улыбкой на лике! —
О королеве забывший король.

Гостья смеется — и снова взлетает,

Юная, милая — точно весна.
А у придворных и сердце уж тает:
Всех красотой покорила она.

Смотрят направо и смотрят налево:

Разве сравнится с красою — наряд?!
С девою меркнет сравнясь королева,
Как и лощеный ее маскарад.

Злится монархиня, чуя потерю

Нежной любви своего короля…
Вот уже вечер закончился для
Большинства. Сквозь дубовые двери

Гости, прощаясь, уходят к каретам

И по домам разлетаются прочь…
Только еще не окончена ночь:
Уж королева-то знает об этом!

Кошкой скользнувши в безлунную тьму,

Спряталась вмиг за каштаном старинным,
Тайну теперь доверяя ему
Горя, грозящего нынче безвинным.

Вот и наяда! А с нею — король:

Под руку деву довел до аллеи…
В ревности гневно оскалилась фея,
Чуя губами кровавую соль.

Тонкой рукою она рукоять

Сжала под мантией крепко и твердо
И обратилась, как нежная мать,
К дочери юной почтенного лорда:

«Милая детка, совсем ты одна!..

Разве тебя не пугает беззвездье?
Глянь ты, как ночка-то нынче черна!
Самое время греха и возмездья».

Дева взглянула на даму в ответ:

Черное платье, а локоны — белы!..
«Коль суждено — так спасения нет…
Там же страдавшие все будут целы».

Не было вскрика — лишь брызнула кровь,

Лоскуты платья во тьме забелели.
Зверски оскалившись, снова и вновь
Мстила безгрешному ангелу фея.

Ветер ночной все сильней раздувал

Редкие звезды, как желтые свечи,
Бархат их свету теперь открывал
Злой королевы старушечьи плечи.

Кончился бал, и в безвременном сне

С ним растворилась роскошная сказка:
Дьявольский облик явила Луне
Наземь упавшая нежная маска.

Где-то уже верещат петухи,

К утру полночное близится время:
Кудри, которым слагали стихи,
Сбились, открыв полулысое темя,