Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

Метрах в десяти от палатки пылал костер. Около рогатины с ведром сидел высокий парень, манил к себе Наталью. Та яростно прихлопнув на лбу вздувшегося комара, бросилась под укрытие спасительного дыма. Села возле самого огня и показала кулак серой летучей стае:

— Нас-то в тайге не было, так кого вы ели, сволочи!

Развязала платок, встряхнула, снова надела, перетянув возле горла так, что вздулись и смешно выкатились наружу загорелые дочерна толстые щеки.

— Медведей ели, — мотая головой, закатился веселым, совсем детским смехом парень. Похохотав, принялся помешивать в ведре, и лицо его стало сосредоточенным, серьезным, будто вершил он очень важное дело. Вот вынул палку, подул на нее, лизнул.

Вася Ракушкин был первым, кто пришел из Шурды через болота наниматься на стройку. Почти сразу стало ясно, что парень «не в себе». И документы это подтверждали.

Хохряков подержал в руках его бумаги да и вернул: добро бы уж свой придурок, куда его денешь? — а со стороны брать…

Вася Ракушкин вышел из конторы, сел на крылечко да и заревел в голос. Так заревел, что из всех кабинетов повыскакивали люди. Вышел и главный инженер Заварухин, прибежал Хохряков.

— Ревешь? Ну, братцы! — развел он руками и объяснил Заварухину, в чем дело.

Главный инженер задумался над плачущим парнем — в самом деле, здесь ведь не богадельня. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.

— Может быть, вам в Шурде поискать работу? — обратился он к Васе, но тот уткнулся лицом в круглые свои колени, расплакался еще горше, и женщины из бухгалтерии прослезились.

Как раз в это время и подошла к конторе Наталья Носова — уставшая, в сапогах, измазанных грязью до самого верха. Увидела на крыльце плачущего человека, не могла сразу признать, кто это, испугалась.

— Что стряслось у нас?

Елена Прахова, спустившись с лесенки, тихонько рассказала ей все. Парень как раз поднял лицо, достал из кармана платок и круто высморкался.

«Чего в нем ненормального? — подумала Наталья, быстро оглядев крупную фигуру Васи Ракушкина. — Ему уж лет двадцать пять есть», — прикинула она и почувствовала, как на лицо накатило жаром.

А Хохряков, присев к Васе на лесенку, говорил:

— Ты послушай-ка, милый человек, у нас ведь стройка. Механизмы кругом. Вон гляди, бульдозер ходит, экскаватор землю роет. Того и гляди, пришибет тебя.

«Парень как парень, а он булькает ему, словно ребенку», — вдруг осердясь, подумала Наталья. Вася вытер слезы и посмотрел вокруг.

— Где? — спросил, всхлипнув.

— Что где? — растерялся Хохряков.

— Где машины-то ходят?

Хохряков крякнул смущенно, женщины из бухгалтерии горестно переглянулись, а у Натальи похолодело внутри, будто оборвалась тоненькая ниточка, через которую поступало к сердцу тепло.

Заварухин повернулся, чтоб уйти с крыльца.

— Определите его к нам кашеваром, — неожиданно для себя громко сказала Наталья. — Пусть идет на Ершик.

Ершик — это двенадцать километров трудного пути по неширокой дороге, которую пробивали, уминали, тянули сквозь тайгу. Ершик — это вода из ямки, процеженная сквозь платок, палатка с нарами в два яруса, «порося», коптилки… Ершик — это все сначала, это первый отдаленный прорабский пункт, заброшенный в тайгу. От него надо рубить трассу навстречу своим, а потом в другую, шурдинскую, сторону — к огромному болоту, улегшемуся на пятнадцати километрах.

Недавно на Ершике и палатки не было. Отработав смену, люди шли домой, оставляя на посту лишь притихший трактор, топоры да пилы. Шли долго, меся ногами оттаявшую землю. Дома, в поселке, от усталости не поевши, валились спать, а утром снова в дорогу, к этой таежной точечке, уже названной «разъездом Ершик».

Однажды бригадир сучкорубов Наталья Носова сказала прорабу:

— Ставьте палатку. А то не выдержат женщины, сбегут с трассы.

— Да, пожалуй, — почесал свои мохнатые брови Максим Петрович, опять уж повышенный в должности. — Поставим палатку. — И пошутил: — А то что за Ершик — зацепиться не за что!

— …Нам нужен кашевар, — повторила Наталья. — Женщины отказываются волочить на себе продукты, а потом сидеть у костра и варить похлебки… На трассе хотят работать.

Заварухин посмотрел на парня, который перестал плакать и теперь аккуратно складывал носовой платок, разглаживая его на колене. «Ступин не разрешил бы взять такого. Ни за что! Но в конце концов можно попробовать…»

— Можно взять, — услышал Заварухин за своей спиной. — Ведь кашу же варить, а не лес валить.

Взглянув на Петра Рослякова, ответил быстро:

— А я разве возражаю? По-моему, я ни слова не сказал.

Так Вася Ракушкин попал на Ершик, в комариное государство, в прорабство Максима Петровича. Оказался человеком услужливым, варил на костре немудреные таежные обеды и ужины, иногда уходил в тайгу и приносил женщинам-сучкорубам огромные букеты. Было странно видеть в молодой зелени чуть сморщенные красные ягоды шиповника и рябины, которых в тайге так много, что птицы за зиму не успевают оклевывать. И вот получалось такое чудо — зелень на ветках нынешняя, а ягоды прошлогодние.

Женщины ели эти ягоды: все-таки витамины.