Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

— Я ведь товарищ начальник, только на минуточку выскочил, а они запёрлись.

Заварухин провел его по узкой тропе к дому, указал на распахнутые двери. Возвращаясь, посмотрел на барак Клавдии. Ни одного огонька. Все спят. А она? Нет, конечно.

«И все-таки что же у нас с тобой, княжна Тараканова?..»

Глава тридцать пятая

В январе и феврале на таежную стройку прибыло много новых людей. Поселковые собаки добродушно поглядывали на пришельцев, подходили, обнюхивали ноги, а если приезжие не возражали, поднимались и клали на плечи мягкие лапы. Мужчины смеялись: что за собаки у вас? Женщины побаивались — еще цапнут!

— Не цапнут, — успокаивали горемовцы. — Они у нас незлые.

— Зачем держите, если не караулят?

— От кого караулить? Мы без замков живем. А собаки больше охотничьи.

— Соболь есть?

— Есть, да гоняться за ним некогда.

— А медведи?

— Тоже имеются. Позавчера вон леспромхозовский охотник шатуна повстречал.

— Ну и что?

— А ничего. Убежал.

— Кто?

— Охотник.

Приезжие интересовались:

— Как здесь живете?

— А ничего, хорошо живем. Вода в колодцах чистая стала, хлеб свой заимели.

Хохряков с утра до вечера сидел в отделе кадров, беседовал с черноглазыми молдаванками, прибывшими по комсомольским путевкам, подолгу разбирался в путаных биографиях всякого рода тунеядцев и пьяниц — города так и ждут случая выплюнуть все, что им не надо дома.

— Ничего, принимайте, принимайте, — отмахивался от его сомнений Ступин. — Сколько-нибудь да поработают. Люди нам нужны позарез.

На столе у Хохрякова да и у самого Ступина уже появились объяснительные записки таких горе-строителей.

«Я, Никифоров К. П., три дня находился в нетрезвом состоянии. Так как я сделал прогулы, прошу дать мне строгий выговор, в случае повторения пьянки на рабочем месте прошу уволить меня по статье 47, пункт «г».

— Все знают! — мотал головой Ступин.

Были и такие — покончив с подъемными, начинали бунтовать: что за жизнь? В баню — очередь, в столовку — очередь, кино приходит редко, газетки идут с опозданием.

— Да ты не читаешь их, газетки-то, — скажет кто-нибудь.

— Это не твое дело, а газетки должны приходить в срок.

Расценки им малы, нормы выработки велики…

В общем, искали предлог, чтоб расторгнуть договор, уехать, завербоваться на другую стройку и начать все сызнова.

Хохряков думал, кого куда послать. Особенно беспокоили девчата. На Малайке — солдаты. Ребята вроде неплохие, но кто их знает? Чтоб не обидели. А может, и семьи хорошие заведутся. Но есть среди молдаванок две-три… Сомневается в них Хохряков. Их бы лучше здесь, на глазах, оставить.

Ступин торопил:

— Давайте всех девчат на Малайку — в сучкорубы, в штукатуры. Остальных людей — на Ершик, на постоянный поселок. Давайте, давайте!

И девчата уехали на Малайку. Дней через десять оттуда вернулась осунувшаяся Полина Мездрина. Пришла в контору, попросилась на прежнюю работу. Хохряков не стал расспрашивать, написал на бумажке распоряжение бригадиру и несколько даже виновато подал листок Полине.

— Кончилась Полькина семейная жизнь, — съехидничал в столовой дед Кандык, но на него шикнули: ладно тебе, помалкивай!

Колечкин энергично занимался новым таежным участком, взял на себя все организационные вопросы, не забывая и производство.

— С лесниками опять конфликт на Малайке. Надо ехать, — говорил Ступин. — Да и котел нужно другой увезти: тот мал, ртов прибавилось.

Начальник был доволен — пусть Станислав полностью возьмет на себя Малайку, потому что сам он занят на Ершике, а главный инженер контролирует строительство постоянного поселка.

Но вот как-то приехал с Малайки прораб и сказал Хохрякову:

— «Дипломированный» петухом ходит перед девчонками.

Другой раз сообщили, будто Колечкин приезжает на Малайку с вином и распивает его с девчатами в вагончике.

Это уже никуда не годилось, и обеспокоенный Хохряков решил поговорить со Ступиным. Тот неожиданно признался:

— Я уже и сам кое-что заметил. Нельзя, видимо, держать его на таком приволье. Ну ладно, — вздохнул он. — Вот вернусь из Горноуральска, подумаю, как быть.

Через неделю в новые ремонтные мастерские пришла рассыльная и сказала, что начальник поезда просит главного механика зайти к нему.

Василий Чураков вышел от Ступина растерянный и взволнованный. Хохряков столкнулся с ним в дверях, но тог даже не заметил его.

По поселку пронесся слушок: Чураковы собираются уезжать. Как так? Неужели из-за Прахова? Так ведь он вроде потише стал, пьет меньше. Елена подкараулила Надежду Чуракову, увела в сторону, стала расспрашивать…

И вот в кабинет к начальнику без стука вошел трезвый, но мрачный Александр Прахов. Не здороваясь шагнул к столу.

Ступин нахмурился.

— В чем дело?

— А в том, что не спекулируйте на наших семейных делах, — глухо проговорил Прахов. — Мы тут без вас разберемся. Ваше дело десятое. Понятно?

— Вы о чем? — хмуро бросил Ступин.